Могучий русский динозавр. №2 2021 г.

Считается, что в бедах Пшеницыных был виновен глава семейства, алкоголик дядя Игорь. Массово разводиться с пьяницами женщины начнут чуть позже, в начале нулевых, а в девяностые ещё почему-то терпели их. И постепенно привыкая к солёному вкусу слёз, жили в аду.

Дядя Игорь когда-то работал в этой же школе учителем физики и астрономии. С конца восьмидесятых он начал регулярно пить. В этом ему помогали татарин-трудовик Марат Радикович и школьный баянист, работавший учителем физкультуры и музыки одновременно. Игорь Викторович приходил на уроки пьяным, зачем-то рассказывал детям, как собирать и есть мухоморы, выпивал со старшеклассниками в туалете и наконец был с позором уволен.

«Пшеницына, у тебя папка на углу валяется. Поди забери», – иногда говорили Свете одноклассники, и девочка, краснея от стыда как свёкла, бежала прочь. Она любила отца. В редкие дни, когда Игорь трезвел, он доставал с верхней полки хромого шифоньера телескоп, который по какой-то иррациональной причине не пропивал, и вместе с дочкой забирался на крышу, где показывал ей лунные кратеры и созвездия.

В четверг в расписании пятого «Б» друг за другом шли два урока у Галины Петровны. Сначала русский язык, а потом литература. В тот день Света не стала уходить на перемену – обычно положенные десять минут отдыха она стояла у окошка и о чём-то мечтала. Вместо этого девочка достала из рюкзака большой полиэтиленовый пакет и стала ходить по рядам, аккуратно раскладывая у каждого места по пухлому прянику и по две конфеты: шоколадной «Каракум» и сосательной – «Барбарис». Когда прозвенел звонок, толпа детей ворвалась в кабинет. Школьники расселись.

– А откуда конфеты и пряники? – спросила Марина Овчинникова.

– Это Пшеницына разложила, – ответила Инна Мулаева. Она видела, как девочка раскладывала угощения по партам.

– Света, у тебя что, день рождения? – раздался хриплый голос Галины Петровны. В своём огромном пиджаке учительница возвышалась над классом и казалась изумрудной горой, раскинувшейся под лучами «солнца русской поэзии».

– Помяните папу, – тихо ответила Света.

– Что? – не расслышала учительница.

– Помяните папу, – чуть громче сказала бледная Света. Прошлой ночью Игорь Викторович не проснулся. Сердце любителя астрономии не выдержало очередного запоя.

В классе стало тихо-тихо. Дети, привыкшие смеяться над Светой-инфекцией, стоило ей сказать хоть какое-нибудь слово, внезапно замерли. Поминальные пряники и конфеты оказались заговорёнными: ехидство растворилось, острые языки размякли, никто не знал, что сказать. Для всего класса Света предстала ещё более блёклой и бледной, однако из разряда каланхоэ она в одночасье перешла в категорию человека. Ведь, оказывается, у неё тоже есть папа. Пьяница, который тонул в луже у «наливайки». А потом его мокрого везли в вытрезвитель.

– Что делать-то надо? – нарушил тишину Влад Колунов.

– Ну, просто берёшь пряник и ешь, – ответила отличница Катя.

– Надо подумать что-то хорошее о человеке или сказать что-нибудь хорошее, – добавила Марина.

– Хорошее… – задумчиво произнесла Галина Петровна. – О любом человеке можно сказать что-то хорошее. Давайте ешьте, помяните папу Пшеницыной и открывайте рабочие тетради.

Дети активно зажевали, а Света неподвижно сидела за партой и не отрываясь смотрела куда-то поверх голов одноклассников. Из окна на неё падал весенний свет, такой яркий, что казалось, он вот-вот зажжёт застиранную блузку и два крысиных хвостика на белой маленькой голове.

Цыля | Олег Золотарь

Водитель Иван Цылин сдал дежурному автоколонны ключи от своего ЗИЛа, небрежно расписался в журнале, выскочил из диспетчерской и быстрым шагом направился в сторону гардероба, старательно избегая встреч с коллегами при помощи одичалых клумб и брошенных полуприцепов.

Многие водители тоже успели вернуться из рейсов и теперь устало суетились возле своих автомобилей: протирали лобовые стёкла, осматривали днища, перебрасывались фразами друг с другом или прямо со своими многотонными товарищами.

Цылина не удивляло подобное отношение людей к автомобилям. И хотя свой потрёпанный ЗИЛ он бросил, едва заглушив мотор, как опытный водитель он прекрасно понимал и разделял чувства своих коллег.

Все эти ЗИЛы, МАЗы, КраЗы могли выглядеть бездушными железяками только с самого утра, до первого поворота ключа зажигания. А вот после, с каждым намотанным километром, эмоциональный расклад окружающего мира претерпевал ощутимые изменения. Возможно, свою роль в этом играла пыль, которая не признавала разницы между одушевлёнными и неодушевлёнными объектами и покрывала их с одинаковым безразличием. Возможно, дело было в усталом воображении самих людей, стремившихся вложить в окружающий мир чуть больше одухотворённости, чем тот обычно демонстрировал сам. Но, так или иначе, к концу дня все эти железяки обретали индивидуальность и даже умудрялись перенимать отдельные черты своих водителей, вследствие чего между людьми и машинами возникала эта странная, почти сентиментальная связь.