Могучий русский динозавр. №3 2023 г.

Пришла вечером смерть. Подошла к отцу с матерью и спрашивает:

– Где же сын, которого обещали мне?

Возликовала мать, что сейчас ей спасение будет, да так сильно подолом тряхнула, что покатился сын по полу кубарем и через творило улетел в подполье. Рассердилась смерть, что не дали ей сына – и забрала отца с матерью. Стали они мёртвые. Увидел это сын, перепугался и решил никогда уже не вылезать из подполья. Так всю жизнь там и прожил.

Вилы Боря Нес-Терпел

I

– Извините, мы не можем вас взять. В трудоустройстве отказано, – в прыщах и всю жизнь не доедавший, ответил рыжий паренёк, директор «Пятёрочки». – Сам понимаешь. – Он поменял «вы» на «ты» и протянул Егору сигарету.

Тот покорно взял её, подобрел и понял, что ругаться смысла нет. Он благодарно кивнул и перехватил зажигалку.

– Конечно, понимаю. Но деньги нужны, деваться некуда, – Егор выдохнул и поднял глаза к небу. Тяжёлые облака толпились и походили на дым – кто-то наверху опустил водный.

Егор курил жадно, раз за разом всасывал дым крепкого табака и оглядывался кругом, засматривался на деревья, траву, в июле особенно сочную, и дикие цветы.

– Найди, где шабашить. Грузчиком на рынке. Или продавцом там же. А можешь на стройку, там нелегалов много, – властитель желудков, печени и лёгких вспомнил, как подростком бродил между торговых точек.

Там и красные советские ковры, и костюм к первому сентября, и харкающая радиотехника. Будущий директор «Пятёрочки» носился по заставленным проходам, шнырял между гнилыми прилавками и приторговывал насваем.

– Официально хочу, – Егор отвечал отвлечённо и даже не смотрел на того, кто часом ранее мог определить его судьбу – трудоустроить.

– Э-э-э, брат, это трудно будет, – заключил рыжий-конопатый, дал сигарету в путь, что есть мочи пожал руку и нырнул в железную дверь.

Егор погладил походную сигарету, как дочь, бережно убрал подарок в карман, плюнул и пошёл. Куда – он не знал. Шёл туда, где загорался зелёный, где люди не толпились и где июльское солнце светило веселее всего – тучи ветер разогнал.

Егор шагал широко и звонко, пробивал сапогами тротуар. Для сапог несезон, но другой обуви у него не было. Ноги потели так, что при шаге хлюпало. За Егором плелись мокрые следы.

Егор ласкал сигарету пальцами, выжидал, когда увидит курящего и попросит огоньку. Пока его смолистый спаситель не мелькал впереди, он приподнимал подбородок и щурился, точно китаец в Янтарной комнате. Так его умиляло лето.

Егор слушал, как шуршит листва, смотрел, как она колыхается зелёным морем на ветру. Он останавливался у домов, где больше всего поросло одуванчиков, и вспоминал, как в детстве таскал их своей матери.

Егор вдыхал полной грудью и плевать хотел на выхлопной газ и городскую духоту. Теперь он дышал свободно и от свободы пьянел. Он замечал, как вечереет, только по свету солнца – в конце дня оно залило пятиэтажки оранжево-красным.

«Вокзал – как церковь в дореволюционной России», – решил Егор и пошёл к пристанищу бедняков, бездомных и убогих. Перед входом он хорошенько отряхнулся, вылил воду из ботинок и натянул лицо пассажира.

Никто на Егора и не посмотрел. Рамки не звенят – и ладно. Он вошёл в зал с потолками в пять метров, с колоннами и главными часами. Роскошь. На чемоданах спали дети. Их родители расположились на липких сидениях и тоже задремали.

Пропитых, с парижским ароматом и дырками на одежде нигде не было. Значит, безопасно, самое то, чтобы заночевать. Егор сел в отдалении, в самом конце зала, у колонны. Мрамор его заряжал, хотя больше всего Егор хотел разрядиться.

Он ощупал пустые карманы – сигарета пропала. По груди разошлась горечь, и стало пусто, словно вырвали сердце и легкие. Егор, правда, не Данко и отлично это понимает.

– Теперь я совершенно пуст, – он выругался, чего давно не делал, и так обрадовался русскому мату, что забыл о куреве. Придётся просить, чего Егор не любил, но деваться некуда. И деньги нужны.

Он вжался в подлокотник и спинку, примостился. Веки тяжелели и потихоньку опускались. Первый день позади. Июлем упился, пошалопутничал. Посплю, а потом работёнку подыщу.

– Егор! Ты, что ли? Старый, какими судьбами? – раздалось под боком, когда Егор едва-едва провалился в забытье.

Он дёрнулся и открыл глаза.

– Помнишь меня? Я Витя, друг детства!

Егор смотрел на молодое, полное жизни лицо и вспоминал, где он последний раз видел такие глубокие голубые глаза. В них к тому же будто плескалось море. Вспомнил. Перед ним тот Витя, с кем они мастерили снежную пещеру. Тот Витя, с которым они таскали лимонад и доски, чтобы сидеть в доме на дереве и потягивать «Буратино». Тот, кого он потерял, как только окончил школу.

– Егор, ты что в нашем городе забыл? Куда едешь? – Витя поднял старого друга, растряс его и трижды обнял.

– Вообще-то никуда. Просто сплю, – Егор потирал глаза и принимал объятия.

– На вокзале? Что случилось, братец?

– Вот так, – Егор не хотел обсуждать свою жизнь и все её перипетии. – А ты здесь почему?

– Жену с дочкой проводил. Сейчас домой иду. О, давай ко мне! – Витя засиял, в глазах его забились волны.