Мои 99 процентов

Он отдергивает руки от моей талии, словно обжегся.

От него пахнет так, как пахло всю жизнь: задутой свечкой с именинного пирога, терпко и дымно. Это тот самый запах, который щекочет ноздри, когда закрываешь глаза и загадываешь невозможное, невыполнимое желание, истекая слюной в предвкушении чего-то сладкого.

– Дыши давай, – требует Том, подбадривая меня точно так же, как это делал бы Джейми.

Когда я позволяю себе бросить один-единственный взгляд на его красивое лицо, напряженное выражение в его глазах напоминает мне, почему в детстве, когда они все улетали, я оставалась в аэропорту. Я – стресс. Страх. Неопределенность.

Я – головная боль.

Заставляю себя демонстративно выдохнуть.

– Не волнуйся. Ничего страшного. Отдых где-нибудь на пляже все это поправит в два счета.

Он отстраняется, и в пространстве между нами воцаряется ледяной холод. Я отхожу туда, где он уж точно до меня не дотянется, потом для надежности решаю отгородиться от него еще и прудиком. И уже там хлопаю себя по груди, как это делают с младенцами после кормления, чтобы срыгнули. Если хлопать с достаточной силой, перестаешь чувствовать противное трепыхание в груди.

Вид у Тома немного несчастный.

– Мне очень стыдно за те мои слова. Ты же знаешь это, правда? Ты вовсе не головная боль. Это твой дом, и ты имеешь полное право участвовать в его ремонте. – Он вновь утыкается в свои записи, но взгляд у него невидящий. – Но я считаю, что тебе не стоит путешествовать. Ты явно не в том состоянии.

– Я много лет в таком состоянии. Не вздумай, – предупреждаю я, и он тяжело вздыхает.

– Значит, когда подо мной начинает шататься лестница, ты можешь бросаться на нее, будто это граната, а я, по-твоему, как должен себя вести, когда ты превращаешься в восковую статую? Делать вид, будто ничего не происходит? – Он кладет руку на бедро, и я понимаю, что он близок к точке кипения. – Ты установила такие правила, на которые я не согласен.

– Надо мной всю жизнь все тряслись и кудахтали. Я сыта этим по горло. – Я делаю попытку потянуть себя за косу, но моя рука встречает пустоту. Отличное напоминание! Я теперь совсем другой человек. – Беспокойся лучше о доме.

– Я беспокоюсь о тебе, – говорит он тоном, в котором явственно читается «хватит нести чушь». – Признавайся, что с тобой происходит? Я никогда в жизни не видел такое количество пустых бутылок. – Он тычет большим пальцем в сторону бака, в который я складываю мусор, пригодный для переработки. – С тобой явно что-то не то.

– Не начинай, – вскидываюсь я, но он не дает мне договорить.

– Ты пьешь, хотя я знаю, что тебе нельзя. Твои сердечные лекарства все просрочены, ты это видела? Ты работаешь в таком месте, где мужики хватают тебя за руки. До синяков. И по ночам катаются на машинах мимо твоего дома.

– Все не та…

– В холодильнике у тебя пусто. Ты не занимаешься серьезной фотографией, – произносит он таким тоном, словно это трагедия. – И ты пытаешься держать меня на коротком поводке, как обычно, этими своими штучками.

– Какими моими штучками?

– Сама прекрасно знаешь. Ты морочишь мне голову.

– Каким именно образом я морочу тебе голову?

Я не могу перестать смотреть на то, как коротко подстриженные, аккуратные ногти Тома впиваются в джинсовую ткань на его бедре. Меня бросает в пот. Я отчаянно хочу вытереть лоб рукавом, но он заметит.

– Каким образом Дарси Барретт морочит мне голову? – Том задумывается над моим вопросом. – Она вроде бы шутит, но у меня при этом такое чувство, что она говорит правду. И я никогда не могу понять, чему верить.

Ого! Он действительно меня раскусил.

– Ну, ты же у нас умный мальчик, ты разберешься.

Он запускает руку в волосы. О, этот бицепс! О, эти линии! Он – произведение искусства.

– Ну вот, опять. Это твой способ сбивать меня с толку, чтобы тебе не пришлось отвечать на мои вопросы всерьез.

Том отворачивается и устремляет взгляд на дом, точно ища у него моральной поддержки. Верная Патти немедленно подбегает к нему и, поднявшись на задние лапки, передними опирается на его ногу. Он опускает на нее глаза:

– Я всего лишь резиновая игрушка, Патти. Тете Дарси нравится слушать, как я пищу.

– На месте Меган я бы сейчас дала мне в морду. – Я сжимаю руку в кулак и легонько тычу себе в лицо. – Прости, я не нарочно. Сама не знаю, что на меня находит. Если тебя это хоть немного утешит, я больше ни с кем так себя не веду. Ты… особенный.

– В самом деле?

В его глазах, когда он смотрит на меня в ответ, загорается какой-то незнакомый огонек. Мне немедленно вспоминается Кит с его излияниями. Сердце Тома – несокрушимая скала, но все-таки лучше не рисковать.

– Я бы на твоем месте не радовалась так, – напоминаю я ему. – Про битье морды не забыл?

– Ей все равно.

Этой же самой фразой он ответил мне, когда я спросила его про палатку. Он пытается мне что-то сказать про Меган, а я не уверена, что хочу это слышать. Она явно такая же хладнокровная, как льдисто-белый бриллиант в ее кольце. Она уверена в себе, и у нее самый верный мужчина на свете.

Он подтверждает мои мысли:

– Мы с ней не в тех отношениях.