Как зверь, которого я выдумала в детстве и который следовал за мной повсюду, куда бы меня ни занесло. Который спал бы у меня в ногах и без сомнений перегрыз за меня горло любому. Он здесь, в этой комнате, но мне не страшно. Если бы я подошла к нему вплотную и подняла руку, он прижался бы щекой к моей ладони. Но пока не время объяснять ему про Валеску.
– Ты всегда вел себя так. Поверь мне.
– Только в твоем присутствии. И никогда с Меган. – Том смотрит мне прямо в глаза до тех пор, пока из его собственных глаз не уходит затаенная вина. – Я вижу, тебе нравится это слышать.
У меня сейчас, наверное, у самой волчьи глаза.
– Конечно нравится. Я же ревнивая. Она ни разу не пришла тебя навестить? Ни единого разика?
Он качает головой.
– Черт! Если бы ты был… – Я прикусываю язык.
– Если бы я был твоим, то что? – Его темные брови изгибаются.
Я издаю изумленный смешок. Он смелеет прямо на глазах. А это выражение в его взгляде? Кажется, он готов лизнуть меня, только ради того, чтобы узнать, какова я на вкус.
Я трушу:
– Ты не хочешь знать, что я имею в виду.
– Беда в том, – тянет он задумчиво, – что я хочу это знать.
– Используй свое воображение.
Мне нечем крыть. Он уложил меня на обе лопатки – к сожалению, лишь фигурально! – и отлично это знает. В его глазах, когда он отступает к двери, пляшут насмешливые искорки, а улыбка открывает острый волчий клык.
– Уже. И теперь не в состоянии думать ни о чем ином.
Он открывает дверь, как будто это должно удержать нас в рамках. Крохотная часть напряжения розовым дымком испаряется из помещения, но этого катастрофически недостаточно. Мы все еще вполне можем наброситься друг на друга и устроить шоу на радость ребятам в коридоре.
Он вновь подходит ко мне ближе и одним пальцем возвращает съехавшую лямку майки обратно на плечо.
– Твоя кожа, когда она, как сейчас, блестит от пота, просто сводит меня с ума. – Я шарахаюсь от него, и тогда он решает пояснить: – Ты серьезно не осознаешь, насколько ты сексуальна, да?
Внутри у меня все обрывается.
– Нет, – выдавливаю я. – Ну, то есть мне говорили… – (В его глазах полыхает ядерное пламя.) – Но не ты. Ты никогда мне такого не говорил.
– Неправда, – возражает он. – Я говорил тебе это всеми возможными способами. Даже когда этого делать не следовало. Тебе, наверное, весело было дразнить меня и морочить мне голову каждый раз, когда мы на тридцать секунд оказывались наедине.
Восемь долгих лет его жизни с Меган лежат у нас за плечами, как пустынная дорога. Он что, считает, мне было так хорошо и приятно? Стоять в сторонке у костра, глядя на то, как он сидит с Меган на коленях? Заливать тоску алкоголем, пока не притупится боль внутри?
– Тебе, наверное, весело было обручиться с другой и не думать обо мне и моей коже. Послушай, я беру отгул до конца дня.
Я хватаю розовую плитку с картой Таро и, вывернувшись из-под его руки, мчусь по коридору, спотыкаясь о провода и чужие ботинки. Потом выскакиваю во двор и скрываюсь в студии. Патти цокает коготками по полу вокруг меня, но я слишком подавлена, чтобы смотреть на ее довольную рыжую мордочку.
Том, разумеется, является в студию следом за мной.
– Мне нужно, чтобы ты продолжила работу.
– Я тебе не нужна. Обходились же вы как-то без меня раньше. И вообще, все равно меня никто всерьез не воспринимает. Каждый раз, когда я беру какой-нибудь инструмент, у меня такое чувство, что все думают: «Ой, какая прелесть!» Я – Патти.
– Ты же знаешь, что это не так. Ты вкалывала тут как проклятая.
Я кладу карту на свой рабочий стол:
– Я только и делаю, что мотаю тебе нервы. Я – головная боль. Ты сам так сказал. Я намерена оказать тебе услугу и на некоторое время свалить с глаз.
Том прислоняется к дверному косяку у входа в мою спальню, но через порог не переступает. Наверное, так для него безопасней.
– Джейми поспорил со мной на сто баксов, что ты уйдешь в первую же неделю, а я сказал, что не уйдешь. Ты что, хочешь, чтобы он выиграл?
– Я не ухожу, мне просто… нужно уехать. – Я машу рукой в сторону дома, где уже собираются зрители. – Они все ждут большого начальника.
Том бросает попытки меня переубедить.
– Хорошо, наверное, иметь возможность взять и уехать, когда положение становится неприятным. Не всем из нас доступна такая роскошь.
Он уходит в направлении дома, где его немедленно окружают ребята, которым нужно, чтобы он что-то сделал, ответил, подписал, решил.
Я прокручиваю в памяти произошедшее.
Он перекрывает все; даже удовольствие от сознания, что я влияю на Тома, отравлено. Ему это не нужно. А самое худшее во всем этом то, что Джейми был прав. Я так сильно отвлекаю Тома, что он не может делать свою работу и наслаждаться своим новым положением. Он совершенно измочален.