Читаем Мои алмазные радости и тревоги полностью

Вода активно пожирала косу, и к концу третьего дня нашего пребывания в этом уютном уголке природы мы оказались прижатыми к лесу. Положение наше усугублялось тем, что мы не взяли с собой резиновых лодок для смены места, если нас будет подтоплять паводковая вода. Мало того, мы не догадались прихватить с собой приличный топор и двуручную пилу, если бы случилось рубить вертолётную площадку в лесу. Лес же на острове был с деревьями в обхват и рубить площадку надо было, даже при наличии инструмента, целую неделю. Рации у нас тоже не было, и запросить Желвиса о срочной помощи мы не могли. Такая вот сложилась ситуация, хоть караул кричи. Но кричи не кричи, никто не услышит, в радиусе сотни километров жилья нет. Вот в таком дурацком положении оказались мы, незадачливые любители рыбалки и охоты.

Вода уже залила наш костёр и место, где стояла палатка. Вещи пришлось переносить в голову косы, где еще оставалось немного сухого незатопленного берега. Еще пара часов, и пришлось бы нам перебираться в чащу леса, откуда забрать нас было бы чрезвычайно сложно. Вот в такой аховой ситуации и застал нас вертолёт, направленный Генрихом для нашего спасения. В Лене тоже стала подниматься вода, пилоты догадались, что на Патоме может быть то же самое. Колёсами вертолёт сел уже прямо на воду, хорошо ещё, что в голове косы было пока мелковато.

Таким вот образом мы познакомились с одним из живописнейших мест на Большом Патоме — одной из крупнейших рек в западной части Алданского щита. Ласково он встретил нас, но чуть было не искупал на прощанье. Долго потом «пилили» меня соучастники вылазки за то, что я, матерый полевик, вылетая на большую реку, не взял с собой резиновую лодку.

Медведя мы поделили на три части: желчь досталась Эрнсту (как лекарство для больной матери), шкуру навязали Анатолию Верменичу, которую он по приезде в Мирный тут же подарил какому-то приятелю, а я довольствовался мясом, с которым поимел немало хлопот: долго разносил его по знакомым в Мирном, пока избавился от последнего куска.

ГОРНОСТАЙ

Где-то году в 1960-м мы с техником-геофизиком Володей Скрябиным работали на Аламджахской трапповой интрузии, рассекаемой речкой Аламджах в ее среднем течении. Речка эта при слиянии её с речкой Олгуйдах образует крупный приток Вилюя — реку Ахтаранду, в приустьевой части ныне скрытую в водах Вилюйского рукотворного моря. В середине прошлого века там были почти нетронутые природные места с причудливыми скалами по бортам долины, с густым лесом по берегам, со множеством рябчиков в лесу и невиданными доселе нами в Якутии зарослями брусники. Был конец августа, брусника уже почти созрела и, видимо, привлекала медведицу с медвежатами, свежие следы которых мы каждодневно видели на песчаных отмелях реки. Естественно, мы побаивались, как бы медведица не пожаловала к нам в гости. Но она по всей вероятности тоже не жаждала встречи с нами и обходила наш лагерь стороной.

Как-то мимо нас проходили геодезисты с оленями. Мы воспользовались случаем забросить наши резиновые лодки в верховья

Аламджаха, где нам предстояло отобрать образцы. Завьючили их на оленей и вышли с отрядом геодезистов километров на десять выше по течению, миновав сильно порожистый участок реки, где тащить лодки вверх на бечеве было бы нелегко. Здесь геодезисты останавливались на ночлег, и мы притулились к ним тоже, поскольку свою палатку не взяли. Естественно, в дороге мы перезнакомились и почти подружились (встречники в тайге почти что всегда как родня). Для ночлега была наспех раскинута десятиместная палатка, без каркаса, поскольку назавтра им надо было продолжать свой путь, и не было смысла укреплять палатку и делать нары. На землю накидали веток, постелили брезенты и на них раскинули спальники.

По дороге на одном из перекатов я поймал спиннингом приличных размеров тайменя, и проводники-оленеводы сварили из него уху. К ухе и мы, и геодезисты вытащили свои заначки спирта, и ужин получился отменный. После оживленного балдёжа за костром все завалились в спальники и крепко уснули. Было нас в палатке девять или десять человек, не считая оленеводов, у которых имелось своё укрытие. Погода стояла тёплая, и дверь в палатку мы не затянули. У оленеводов было две собаки, которые вели себя тихо и не мешали нам засыпать.

И тут... Я проснулся от дикого вопля кого-то из соседей по палатке. Вопль сопровождался неистовым собачьим лаем и, как показалось, топотом по спальникам. Первая мысль — в палатку забралась медведица и кого-то уже дерет, потому он так дико кричит. Но оказалось, что он вопил просто от испуга, никто его не драл. А испугаться было чего, если собаки ворвались в палатку и с диким визгом стали носиться по спальникам.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное