Мой ангел-хранитель

Огромная кровать с изголовьем, на котором был вырезан герб де Кастильонов, осталась нетронутой, и маркиз увидел, что Густав застелил ее бельем, привезенным еще из Лондона. Оно было оторочено кружевами и выглядело немного нелепо на фоне ободранных стен.

Те были подпорчены сыростью, равно как и расписанный по центру потолок.

— Я так устал, Густав, — вздохнул маркиз, входя в комнату, — и должен прилечь.

— Немедленно ложитесь в постель, — твердо сказал Густав. — Все это было для вас чересчур, и, как я говорил перед отъездом, надо было остаться в Париже чуть дольше, какой он ни есть дорогой.

— Слишком дорогой для меня, — ответил Жан-Пьер.

Он почувствовал, что у него кружится голова, и ничего больше не говорил, пока Густав раздевал его и помогал улечься в постель.

Густав дал маркизу выпить лекарство, которым снабдил его врач перед выпиской из больницы.

— Если боль будет нестерпимой, — сказал тот, — выпейте шесть капель с небольшим количеством воды. Когда проснетесь, боль обязательно пройдет или стихнет.

Поскольку маркиз твердо решил поправиться, он не притрагивался к наркотическому зелью, пока был в Париже. Однако теперь выпил его с благодарностью.

Откинувшись на подушки, он закрыл глаза.

Густав с некоторым трудом задернул шторы, чтобы защитить комнату от вечернего солнца. Это были не те занавеси, которые шились для комнаты хозяина. Те уже давно исчезли, поскольку были сделаны из дорогого темно-красного бархата.

А эти были из числа тех штор, которые остались внизу. Хотя они и не подходили по размерам к окнам, какую-то часть света все-таки задерживали.

Густав стал приводить в порядок одежду хозяина. За этим занятием он решил, что сегодня нет нужды готовить молодому маркизу ужин. Он не станет просыпаться, чтобы его съесть.

Жан-Пьер спал до утра и проснулся с сухостью во рту и легкой головной болью.

* * *

Однако он с облегчением отметил, что плечо болит не так сильно, как накануне вечером.

Тем не менее желания вставать у него не возникло. Жан-Пьеру хватило благоразумия понять, что он страдает оттого, что сделал слишком много за слишком короткое время после выписки из больницы.

«Поскольку кроме бедности, упадка и непаханной земли смотреть не на что, — подумал он, — я останусь в постели».

Жан-Пьер боялся остаться на всю жизнь калекой, боялся никогда больше не сесть верхом на лошадь, о чем говорил Густав, и испытывал глубокий страх перед невозможностью передвигаться без посторонней помощи или поддержки.

Пока что он отказывался пользоваться при ходьбе тростью, однако равновесие держал с трудом.

Маркиз понимал, что, если встанет сейчас с кровати, может упасть на пол.

Густав зашел его навестить, как уже неоднократно делал сегодня, каждый раз находя хозяина крепко спящим. Теперь же он согласился с маркизом, что будет глупо с его стороны покидать постель.

— На что вы будете смотреть? — спросил он. — Замок обходился без вас последние пятнадцать лет, так что может подождать еще немного. Когда поправитесь, можете перевернуть все вверх дном и сделать это место достойным короля, или лучше маркиза де Кастильона.

Густав рассмеялся собственной шутке.

Маркиз тепло относился к этому человеку, а потому сделал слабую попытку улыбнуться, но это было выше его сил.

Жан-Пьер съел немного того, что принес ему Густав, выпил несколько чашек кофе, а потом закрыл глаза и попытался снова уснуть.

Однако сон не шел; маркиз как раз размышлял, что можно сделать для замка, когда в комнату вернулся Густав. Он молча остановился у кровати. Маркиз открыл глаза и посмотрел на него.

— Что такое? — спросил он.

— Какой-то джентльмен из Англии хочет видеть вас, месье, — ответил Густав, — и то, о чем он должен с вами поговорить, очень важно.

— Джентльмен из Англии? — медленно повторил маркиз. — Как это возможно?

— Сначала он отправился в Париж, а когда обнаружил, что вас там больше нет, приехал в замок. Я думаю, месье, вы должны его увидеть, хотя ваше состояние и не способствует этому.

По тону Густава маркиз понял, что дело серьезное.

Жан-Пьеру стоило огромных усилий сесть немного выше на подушках.

Он хотел отослать посетителя прочь и сказать, чтобы тот подождал, пока здоровье позволит ему кого-либо принимать. Но поскольку маркизу сказали, что этот человек приехал из Англии, он понимал, что обязан предложить ему гостеприимство на ночь.

Жан-Пьер понятия не имел, можно ли привести в порядок еще хотя бы одну комнату и есть ли какая-нибудь еда, чтобы накормить гостя.

— Приведи его, — сказал он, наконец, Густаву.

Денщик поставил у кровати один из наименее расшатанных стульев, чтобы посетитель мог присесть, распахнул шторы, и солнечный свет залил комнату.

Маркизу вдруг подумалось, что он примирится с чем угодно, если только вновь сможет ездить верхом.

Жан-Пьер узнал, что боевой конь, верхом на котором он сражался в битве при Ватерлоо, убит, и эта новость принесла ему больше горя, чем смерть некоторых сослуживцев.

«На чтобы ни требовались деньги, — решительно сказал он себе, — я куплю несколько приличных лошадей, которые, по меньшей мере, сделают мою жизнь сносной».