Мой ангел Крысолов

Тот откинулся в кресле и потер грудь. За окном было уже совсем светло. Крысы хозяйничали в замке. Через несколько часов тут все будет кончено — чего не растащат люди, то сожрут крысы. Неизвестно, правда, где прячутся Речник и еще с десяток отродий. Но это дело техники, их всех выловят если не горожане, то Секач с остальными песчаниками. Потери среди них были незначительны — Жмур, Сонный Дрыга, Холерик да Мор со сломанной ногой и небольшой контузией. Горожан полегло гораздо больше — эти приморские гости оказались неплохими бойцами.

Сонного Дрыгу Тоту было совсем не жаль. Он всегда был омерзительным отродьем, грязным по всей своей природе. И совершенно сумасшедшим. То, что он сотворил с проституткой, заставляло Тота передергиваться от отвращения. А Дагмаре понравилось. Она очень смеялась, помнится. Жмур тоже был еще тот ублюдок, специалист по маленьким девочкам. Из погибших Тоту был отчасти симпатичен только Холерик, который, несмотря на бешеный нрав, имел хотя бы отдаленные понятия о благородстве. Впрочем, каким благородством могут обладать отродья, пьющие кровь?..

В груди болело все сильнее. Тот поднялся, сморщившись от боли, и подошел к окну.

Ветер почти стих, только далеко в дюнах еще сгибались под его порывами сухие стебли. Но в дюнах всегда ветер.

Тот нарочно не стал смотреть, что случилось с Радой и ее героическим защитником. Всё давно в прошлом. А Адамант с ними разберется. Если бы не боль в груди, можно было бы представить, что никакой встречи не было. Что не было никакой Рады, никакого детства в маленьком южном городке у моря, что никогда мальчик Тутти не просыпался от крика матери: «Вставай, отродье поганое, навязался на мою голову, хватит дрыхнуть!», — и никогда не убегал на берег от этого крика и колотушек, глотая слезы и выдумывая себе, что он на самом деле прекрасный заколдованный принц…

Прекрасный заколдованный принц высунулся в окно по пояс и немного подышал ртом. Внизу, под стенами замка, песок был усеян птичьими тушками и трупами убитых волков и людей. Между ними шмыгали крысы, что-то там делали с мертвецами. Тот с омерзением отвел глаза и вернулся в кресло.

Его жизнь подходила к концу, он это чуял неотвратимо и равнодушно. Равнодушно?.. Ну, почти. Ненавистный Крысолов оставался живым, его присутствие на свете не давало Тоту спокойно спать. Наверное, это чувство передалось ему от Дагмары. Дагмара так ненавидела Крысолова, что временами ее необузданная ярость даже Тоту казалась какой-то преувеличенной, как раздавленная любовь. Любовь… Страшная мука, вызывающая физическую боль в том месте, где у мальчика Тутти когда-то было сердце — высохшее, сморщенное, как вяленый абрикос сердце Господина песчаников и Врага рода человеческого. Любовь делает отродье уязвимым. Любовь это проклятие. Любовь это смерть.

— Ну, как ты тут, мой птенчик?

Изрядно повеселевшая Дагмара, слегка пританцовывая, вошла в кабинет.

— Соскучился? Вижу, что нет. Ну и ладно. А я прогулялась на стену. Вообрази, Адаманту пришла хана. Не надо было его, дурака, оставлять наедине с этим долговязым отродьем — они, натурально, прикончили друг друга. Все бы ничего, но девка под шумок куда-то делась. Я ее немного поискала, хотела попробовать на вкус, но тут такие утомительные коридоры, да еще твои крысы путаются под ногами… Что ты молчишь, мой сладкий? Переживаешь из-за Адаманта? Брось. Он сам виноват — не смог справиться с каким-то скороходом, да еще раненым вдобавок. Туда ему и дорога. В городе подрастает не меньше сотни наших крошек, всегда можно пополнить стаю. Я уже присмотрела с десяток хорошеньких мальчишек, через годик их можно будет пускать в дело…

Тот отчетливо скрипнул зубами.

— Помолчи, Дагмара. У меня разламывается голова.

Прохладная узкая ладонь легла на его лоб.

— Ну, еще бы! — Дагмара сердито сдвинула брови. — Сколько суток ты не ел? Так не может продолжаться, дорогой. Выпей, у меня сейчас достаточно крови, чтобы хватило нам обоим.

Она наклонилась, откинула черные локоны и подставила ему длинную нежную шею.

Тот судорожно сглотнул и закрыл глаза.

— Уйди, Дагмара. Я не хочу.

Дагмара выпрямилась, ее вишневые глаза сверкнули.

— Тебе не кажется, что ты играешь с огнем, сладкий? Я очень терпелива, но ты в последнее время… Неужели это из-за той девки? Смотри, драгоценный мой, я ведь не пожалею времени и найду ее. Найду, Тот, и она станет моей бутылкой. А потом — твоей игрушкой. Хочешь?

Она снова склонилась над ним, щекоча лицо любовника шелковистыми волосами, и промурлыкала:

— Подумай, как было бы славно!..

Когда-то он очень любил ее вишневые глаза, ее нежную кожу, черные локоны, пьянящий запах, длинное тонкое тело. Когда-то от одного ее прикосновения у него захватывало дух. Почему же сейчас даже звук ее голоса вызывает в нем такое омерзение, словно он попал голой ногой в змеиное гнездо, полное извивающихся змеенышей?..

* * *

— Тс-с-с!.. — Лей распластался по стене, как барельеф, раскинув руки и прижимаясь спиной к серой каменной кладке. — Они поставили стражу вон там. Пара пьяных горожан нам не помеха, но третьим с ними песчаник. Летим на цыпочках.