Мой ангел Крысолов

— Когда мне было двадцать, Дагмара увела у меня жениха, — невозмутимо ответила женщина-оборотень. — Он много лет служил ей бутылкой.

— Не понял, — Кудряш ошалело помотал головой. Остальные отродья уставились на Мангу во все глаза. Даже Корабельник задержался у дверей. — Это что же — Оракул?..

Аранта кивнула с грустной улыбкой.

— Дагмара старше нас всех на сотни лет. Она давно уже не женщина — она кадаврус, чистое зло. Зло. Когда она увела у меня Сэма, зло коснулось меня… Я же не могла ненавидеть своего любимого — но и не могла простить. Внутри у меня поселился зверь, который ежесекундно рвался наружу. Когда он вырвался, целительница Аранта сделалась Мангой. Мы больше никогда не виделись с Сэмом. Я была уверена, что он давно мертвец.

— Но ведь… — Лей робко поднял руку. — Но ведь она пила из него!.. Почему же он не сделался…

— Сэм предпочел умереть, — тихо сказала Аранта. — Дагмара пыталась… пыталась заставить его пить из нее, пить из других. У нее ничего не вышло, мой жених оказался слишком хорош для нее. Она его мучила… У него все тело в шрамах. И глаза… У него были самые красивые глаза на свете — переменчивые, как море… я помню. Дагмара выжгла ему глаза, но он сумел сбежать… в Райские Сады.

— Ты хочешь сказать, что Райские Сады существуют на самом деле? — резко спросил Корабельник и отчетливо скрипнул зубами. — Ну, так я отправлю туда эту…

— Дагмара не найдет туда дороги, даже если ты убьешь ее тысячу раз, — спокойно возразила Манга. — К тому же, тебе с ней не справиться. А я справлюсь. Дай мне немного времени — и ты увидишь.

— Я не понимаю, — встрял Ежи. — Так Оракул мертвый, что ли?..

— А как ты думаешь? — спросила Манга с улыбкой.

— На мой взгляд, он живой, — растерянно произнес Ежи. — Но ты же говоришь…

— Смерти не существует, — неожиданно сказал Тритон. Все посмотрели на него. Он пожал плечами и повторил: — Смерти нет. У нее с вечностью всего четыре общих буквы.

Отродья переглянулись.

— Оракул вечен? — задумчиво спросил Кудряш.

Аранта кивнула.

— А Дагмара?

— Эта давно подохла, — презрительно скривила губы женщина-оборотень. — Опасность в том, что она это прекрасно знает. Ей нечего терять. Но я… — мечтательная улыбка тронула ее губы, и Манга на мгновение сделалась похожа на кошку. — Я найду на нее управу.

28

— Эй, Пола, ты не спишь? — негромко позвал трактирщик Годун, глядя в темный потолок, на котором, точно пролитое молоко, расплывалась белесая клякса лунного света. Жена вздохнула и не сразу ответила:

— Не сплю.

Годун пошарил волосатой рукой по одеялу, нащупывая субтильное тельце Полы рядом. Давно не девочка, а всё одни кости. И всегда такая была. Кости да глаза, мутно-сизые, как у молочного щенка. За эти глаза Годун и взял ее когда-то. И Мор, видать, взял за то же. И другие из его проклятой стаи.

Трактирщик подвинулся поближе. Ему было сильно не по себе, но он не хотел в этом признаваться. Страшно тянуло прижаться к теплому, залезть с головой под лоскутное одеяло, зажмуриться и просидеть так годика два, к примеру. Дак стыдоба же: Годун мужик здоровый, кряжистый, негоже под одеяло-то, точно мальчонке… Эх…

— Крысы-то ушли, мать.

— Ушли крысы, — эхом откликнулась Пола и неожиданно всхлипнула.

— Чего ревешь? — грубовато спросил трактирщик и неуклюже погладил костлявую лапку. — Придут близнецы, никуда не денутся.

Пола всхлипнула громче. Ее дети, красноглазые отродья Сид и Бен, вторые сутки не показывались дома. Годун был этому несказанно рад, но, конечно, помалкивал — чего жену зря расстраивать. Да и позор это: вроде, он считался как бы отец, а никогда с близнецами справиться не мог. Они его не то что не слушали, а не замечали, навроде пустого места. И ремешком не поучишь: порх — и нету. А уж зубастые… Годун стыдливо прятал парочку-другую рваных шрамов на плечах и ляжках. И знал, что все «отцы» в городе, чьих жен брали себе песчаники, подобные шрамы прячут. Кривому Коркуше вон его «сыночек» еще в ползунковом возрасте глаз вырвал. Страшные у нас детишки, братия, ох, не дай бог никому, какие страшные… Пожечь бы их во младенчестве, заразу. Полу вот жалко сильно. Каково ей, она ведь мать. Хоть и звери, отродья, а своя кровь-то.

— У Мымры-то младенчик помер, — сказала Пола дрожащим голосом. — Младенчик-то…

Годун тяжело заворочался, но промолчал.

— Здоровенький был, — продолжала жена, сморкаясь. — А Мымра на меня давеча так посмотрела, так посмотрела… Чует мое сердце, без близнецов не обошлось.