Мой ангел злой, моя любовь…

— Pardonnez-moi, je vous ai bien donné de la peine [423], - говорил Лозинский, улыбаясь, словно с визитом прибыл в этот дом, а люди, сидящие напротив него на канапе и в креслах, приняли его радушно. — Но в вашей воле остановить все. Только в вашей воле. Не смотрите на меня, как на неприятеля, прошу вас. Я вам не враг. И я могу прекратить сей excès [424] в любой миг по вашему знаку. Смотрите на меня, как на того, кто пришел в этот дом, как на претендента на сердце и руку панны Анны. Ведь именно этого я и ищу, только и всего.

— Отдать вам сестру? Вы потеряли рассудок! — вспылил Петр, бросая на Лозинского яростный взгляд. — Вам уже было сказано, что ваша персона недостойна даже порога этого дома переступать! Не то, что искать расположения Анны Михайловны!

— Что ж, воля ваша, — вздохнул Лозинский притворно разочарованно. — Я желал быть с вами добрым и любезным, как и полагается будущему родственнику. A l'impossible nul n'est tenu [425]. Вы сами сделали сей выбор, — он поднялся на ноги, замер, словно прислушиваясь к звукам, доносящимся из комнат и со второго этажа — грохоту выворачиваемых ящиков, звону битого стекла, треску, с которым отдирали панели в поисках тайников. — Что ж, позвольте за сим откланяться. Мне предстоит в поиски выехать. Я знаю, что ваши девицы где-то подле усадьбы, труда не составит отыскать их. Только зря вы так, monsieur Шепелев. Анна ведь не одна скрывается, с ней определенно и остальные паненки. Увы, все, что станется с ними, когда их отыщут мои уланы, не моя забота. А ведь могло быть бы иначе, коли б иначе и со мной. За сим оставляю вас, monsieur, mesdames. Приятной вам ночи!

Лозинский не успел выпрямиться из поклона, в который склонился перед ними с хищной улыбкой на губах, как Петр вдруг прыгнул на него, вцепился в горло капитана, пытаясь задушить того прежде, чем тот выдвинется на поиски в окрестные земли. Завизжала Мария, вскакивая на ноги, когда на молодого Шепелева тут же навалился один уланов, стал бить того с силой, сжимать шею, угрожая свернуть ту. Лозинскому удалось сбросить с себя Петра, оттолкнуть на пол, подняться с трудом, вдыхая воздух ртом, обжигая каждым вздохом горло, что горело огнем в этот миг.

— Arrêtez! Arrêtez lui! [426] — Марья Афанасьевна не могла смотреть, как улан бьет Шепелева, стукнула тростью об пол. — Как можно так? Он же немощен! И вы думаете, Анна Михайловна будет благосклонна к вам после всего? Вы сильно заблуждаетесь!

— Premièrement [427], не думаю, что она проведает о том, — отрезал Лозинский холодно и жестко. — И после… неужто вы думаете, у нее будет иной выбор?

С этим словами он поклонился и вышел вон из комнаты. Непримиримый и злой хищник, отправившийся по следу своей добычи, которую он наметил на эту ночь. Более его не видели — он так и не вернулся в дом, только прислал около полудня человека сообщить своим людям, чтобы выдвигались вон из усадьбы. Лозинский заставил и своих людей, и французов поторопиться, понимая, как мало времени у них осталось, не разворачиваться обратно, когда в спину раздались выстрелы из окна второго этажа. «Un vieux sot!» [428], проговорил он зло себе под нос, с трудом сдерживаясь, чтобы самому не взять ружье и не убрать этого безумного стрелка, так заметного на фоне оконного проема.

И в доме замерли после отхода неприятеля, что быстрым шагом догоняли кирасиров, не желая идти по этим землях в одиночку до Гжатска, куда уже вскоре прибудет проездом Наполеон. Замерли до самого вечера, когда посланный в сторожку лесника Денис не привел молчаливых перепуганных барышень и мадам Элизу. Только Анна выглядела спокойной и усталой, ушла проведать отца, не желая говорить ни с кем. И мадам Элиза снова заплакала, пряча лицо в тонком полотне платка, вызывая тем самым в графине смутные подозрения. А на следующий день в доме узнали, что Анна провела последние сутки вовсе не в сторожке лесника…

Анна вдруг остановилась, обогнув угол дома, заметив у крыльца лошадей, которых обтирали после долгой скачки солдаты. Она замерла, чувствуя, как сердце прыгнуло в груди от испуга. Неужто снова французы пришли в Милорадово? Но вот один из них что-то сказал другому, и она разобрала русскую речь. Теперь сердце стало биться совсем по-иному, а губы не могли не раздвинуться в улыбке. Русские! Господи, русские солдаты!

— Анна Михайловна! Барышня! — позвал ее с крыльца Иван Фомич, махая ей рукой, мол, скорее идите сюда. И она направилась быстрым шагом к дому, подобрав мокрый подол пальто, на ходу кивнув с улыбкой поклонившимся ей солдатам. — Где вы гуляли, барышня? Я и в кухне, и в покоях ваших… и в парк бегали за вами… Вас разыскивают битый час, уж поболе далее!

— Я подле дома была, — коротко ответила она, расстегивая пальто, чтобы передать ему в передней, оставить для просушки. — Что за солдаты? Армия близко? Откуда они тут?