Мой Артек

— Да мне все это напоминают, — отвечала я откровенностью на откровенность, — я-то, конечно, могу и упустить, но у нас ведь, понимаете, сложилось такое самоуправление, что ни совет отряда, ни совет лагеря не дадут упустить.

— Самоуправление — это хорошо-о, это всегда хорошо, — по-сибирски протягивала «о» Анастасия Поликарповна. Она — коренная сибирячка; за нарочито сибирским говорком угадывалось хорошее образование. Была худощава, ходила в юбке и кофте домашнего вязания; в тёмных волосах — ни сединки. Ранними утрами играючи колола дрова и складывала их у крыльца красивой сибирской кладкой, и ходили слухи, что была она метким таёжным охотником. Сама Анастасия Поликарповна то ли подтверждала, то ли опровергала эти слухи насмешливой улыбкой. Однажды она пригласила Тосю, Тасю, меня и Иру Мицкевич на «девишник»:

— Пельменями с медвежатиной угощу.

У кого-то из нас оказалась пачка чая.

— Ну, удружили, девчонки! — обрадовалась Анастасия Поликарповна, — значит, побоку сегодня морковная заварка.

Как теперь я понимаю, пельмени были великолепны — настоящие сибирские, с морозу. Но я с непривычки давилась ими. Хозяйка косо поглядывала на меня и, знай, пила чай — горячий, крепкий, разумеется, без сахара. Ира, как младшая, взялась нас угощать и едва успевала доливать самовар.

— Четырнадцать стаканов я уже поднесла Анастасии Поликарповне, теперь считай ты, — шепнула она мне. И чаепитие продолжалось…

Уроки её были интересны, дети её уважали. Оценить яркую индивидуальность Анастасии Поликарповны тогда смогли не все, зато оценили теперь, и многие в своих письмах вспоминают её.

Вообще в нашей алтайской жизни без войны нам повезло на встречи с интересными людьми. Наши «летописцы» в своих дневниках записали коротко: «была встреча с писателем… артистом… концерт… было интересно!» Но наши, эстонские «летописцы» и, по правде сказать, я среди них, тогда не очень-то представляли себе непреходящее значение этих людей в советской культуре. А ведь нам довелось встретиться с яркими личностями.

В одну из эвакуаций мы оказались на большом волжском теплоходе чуть ли не в соседних каютах с Лемешевым. Ланда записала в дневнике: «Здорово! Совсем недавно видела Лемешева в кино, и вот он — ходит по палубе живой, разговаривает с нами».

В первую зиму на Алтае в нашей аллее нам с Тосей попалась навстречу чета, как мне тогда показалось, немолодых людей. Они были в тёплых шубах — именно такие мы нынче называем дублёнками и носим не столько для тепла, сколько для моды. Худощавые, бледные, отнюдь не сибиряки по виду, они шли неторопливо и разговаривали тихо.

— Знаешь, кто это? — взволнованно сказала Тося, — тот самый писатель Паустовский, с которым у нас будет сегодня встреча, и его жена.

Вечером в концертном зале санатория — а санаторий наш был превращён, разумеется, в госпиталь для долечивания тяжелораненых и ставил их на ноги прекрасно — в зале яблоку было негде упасть. Мы пришли заранее, усадили ребят в первые ряды, сами устроились позади. И это был наш просчёт! Голос у Константина Георгиевича был тихий, до задних рядов почти не доходил, и я не столько слышала, сколько видела, как он прочёл несколько своих довоенных и военных рассказов. Сидевшие в первых рядах ребята, читали его и увидели впервые, слушали затаённо, вышли из зала тихонько, и разговоров о встрече с Паустовским хватило надолго. Тут, конечно, тоже сказалось интеллектуальное превосходство пионеров из старших советских республик перед ребятами Прибалтики и Молдавии — московские, киевские, новосибирские дети были начитаны и уже умели понимать и ценить людей из мира искусства.

Появилась у нас и ещё одна чета: режиссёр московского Камерного театра Александр Таиров и его жена, артистка Алиса Коонен. Таиров рассказывал о своём театре, о работе режиссёра, Коонен — изящная, с огромными светлыми глазами — прочла один из своих известных монологов. Пишу скупо, потому что это теперь я восхищаюсь каждым словом Паустовского, бывала в послевоенном Камерном театре и кое-что знаю о Таирове и Коонен. Тогда же запомнилось впечатление, которое они произвели на наших уже искушённых в искусстве москвичей — те были вне себя от восторга.

Певец Николай Погодин приезжал, дал большой концерт и много пел на бис. Очень понравилась нам чтица Надежда Комаровская, она великолепно читала рассказы Чехова.

Все они побывали не раз на фронте, выступали перед воинами, и, разумеется, рассказывали нам об этом.

Фильмов, концертов — как приезжих знаменитостей, так и своих собственных — у нас было много, мы плотно обжили санаторный концертный зал. И всё это происходило вдали от войны, на фоне с каждым днём улучшающихся военных сводок, и предсказывало нам и нашим детям черты уже недалёкой послевоенной жизни.