Мой Артек

— Я думаю, что тебе надо вступать в партию.

— Вы так думаете? Но вы же знаете, я до войны плохо была подготовлена теоретически, в войну и вовсе некогда было. Опять же паспорт без прописки…

— При чём тут паспорт? Готовься. Читай, отрывай время от сна, что же делать, если нет сейчас у нас здесь университетов, и свободного часу нет. Рекомендацию я тебе дам.

В апреле 1944 года — почти четыре года спустя после того, как я самоуверенно заявила в Нарвском горкоме партии, что не хочу в комсомол, так как считаю себя созревшей для партии — Смоленским райкомом ВКП (6) Алтайского края я была принята кандидатом в члены ВКП (б), а в, июне 1945 в Таллинском горкоме ВКП (б) получила партийный билет. И так как поверхностная нахватанность в области марксистской теории не удовлетворяла меня саму, тут же поступила учиться в Высшую партийную школу.

Приём в кандидаты в Смоленском райкоме был типичным для тыла: секретари райкома с фронтовыми ранениями, ожидающие приема — только женщины. В душе — смесь грусти и надежд, серьезное понимание ответственности.

Толя Пампу уехал от нас в военное училище, после окончания которого ушёл на фронт. Некоторое время в нашей алтайской жизни мы оставались втроём: Володя, Тося и я, и, конечно, наши помощники из старших ребят. А пионеров у нас было триста… Потом появилась высокая тоненькая девушка, своим «цивильным» видом сильно отличавшаяся от нас, всегда одетых в бушлаты и лыжные костюмы: на ней была узкая юбка, меховой жакет с поднятым от сибирских ветров большим воротником, красивый, ажурной вязки, белоснежный шерстяной платок. Она представилась:

— Анастасия Бурыкина, короче — Тася. Студентка второго курса Томского университета. Университет оставила, потому что надо работать, а ещё потому что прослышала: в Белокурихе — Артек, а я здешняя. Если вы возьмёте меня к себе, то думаю, что работа в Артеке станет моим университетом.

Даже если бы Тася и не произнесла нам таких высоких слов, мы её не просто взяли бы, а «с руками оторвали» — так были нужны нам вожатые. Тася к тому же оказалась милым человеком. К работе она приступила сразу: сбросила свой роскошный платок, и по плечам разлетелись столь же роскошные волосы, она поулыбалась нам и спросила — с чего начинать? Володя подозрительно посмотрел на неё, мрачно ответил «начнём сначала», и мы принялись в очередной раз разделять ребят, так сказать, «разукрупнять» некую организованную пионерскую единицу, по старой привычке именовавшуюся «отрядом», хотя на самом деле это были четыре отряда под руководством одного вожатого. Среди ребят, как уже бывало в подобных случаях, началось недовольство, прибывали делегации с просьбой — не переводить от «своего» вожатого, мальчишки были мрачны, девицы сморкались, и в таком духе. Мы-то к этому уже вполне привыкли, Тася же сначала обиделась: «что за капризы? — а потом пала духом, — да они же меня никогда не полюбят!»

Оставим в стороне споры — требует ли особого призвания работа пионервожатого, или, может быть, достаточно любви к детям да знания навыков в общении с детьми, умения не только развлекать их, но и воспитывать то, чему не на каждом уроке учат: гражданственность. Вполне возможно, что хороший профессионализм может заменить призвание. Главное же — работу с детьми нельзя оказёнивать.

— Захочешь, так полюбят, — без особых церемоний заявил. Володя, и Тася приняла отряд. Затребовала планы и стала ходить к нам на сборы — училась. Курсы пионервожатых и до войны были, и нынче есть повсюду. Есть и превосходная двухгодичная школа вожатых в Артеке — «высший пилотаж» пионерской работы.

Но я-то попала в Артек без всякой подготовки, потому что мой Таллинский Педагогиум мне в смысле пионерской работы ничего не дал и не мог, естественно, дате. Моей высшей школой были Володя и Тося. Володя особо не рассказывал, где, как и чему обучали его, у него было простое правило: «делай как я». А теперь не расспросишь — мы даже родственников Володиных в Москве не нашли… Зато у меня есть три тетради Тосиных воспоминаний — о жизни ее семьи, о детстве, о том, как она стала вожатой.