Мой Балканский рубеж. Исповедь русского добровольца

Серб, встретивший машину в госпитале, рассказывал потом, каких усилий стоило ему убедить «маленького руса» разжать кулак и отдать «ручну бомбу». При этом глаза Володьки были полузакрыты и язык шевелился еле-еле. Похоже, он был всерьез настроен подорвать себя и предпочесть смерть мусульманскому плену. Как тут не вспомнить ранее изрядно затертый, а ныне незаслуженно забытый лозунг «Русские не сдаются!».

* * *

Перед загрузкой в камион (так по-сербски называется грузовик) подошел к землякам-тулякам Максиму М. и Андрею Х. Кажется, это был тот самый случай, когда молчание является единственно верной и самой искренней формой человеческого общения. Разумеется, для людей очень близких, объединенных чем-то большим и серьезным.

Не мог не обратить внимания, как после боя просветлели лица у ребят, как изменилось выражение их глаз. Помпезно звучит, но на лицах моих земляков в этот момент лежала печать подвига. Это были лица героев, подсвеченные изнутри высокой отвагой и готовностью к самопожертвованию. Хотя не уверен, смог ли бы самый современный фотоаппарат точно отразить это их состояние.

Неожиданно Максим спросил:

– А ты знаешь, кто нам сегодня помог?

При слове «нам» он сделал движение головой, будто очертил круг, в который вошли Андрей, я и он сам.

Мне оставалось только пожать плечами.

Чуть выждав, будто проговаривая про себя все, что нужно сказать вслух, Максим пояснил:

– Нас Матронушка сберегла… Как земляков… Как тех, кто за правое дело, за веру православную…

Я как-то опешил от услышанного.

Про Матронушку слышал. Знаю, что это – русская святая, блаженная старица, уроженка тульской земли. Знаю, что, слепая от рождения, она обладала уникальным духовным зрением, даром прозорливости, помогала даже после смерти многим людям в разрешении больших и малых бед.

Слышал… Знал… Только сам ни разу к ней за помощью не обращался. На ее могиле на московском Донском кладбище был единственный раз, случайно и не в качестве паломника, а скорее как праздный ротозей.

Если верить Максиму, теперь Матронушка сама напомнила о себе. Вернусь домой, непременно узнаю как можно больше о знаменитой блаженной старице. Наверняка и книги какие-то ей посвященные уже изданы, и племянник мой, человек глубоко верующий, к тому же всерьез интересующийся историей, обязательно что-то сможет рассказать по этой теме.

Все сделаю… Хотя стыдно, что в свои тридцать с немалым хвостиком лет я почти ничего не знаю о великой русской святой, своей землячке. Я со своими двумя «верхними» образованиями не знаю, а мой однополчанин, с грехом окончивший десятилетку, о ней знает, ее почитает.

Вернусь, во что бы то ни стало займусь православным самообразованием.

* * *

Все-таки современная война, облик и характер которой определились за последнюю сотню лет, это особенная война. Совсем не та, «с которой имели дело» люди двести, пятьсот, тысячу лет назад. Иногда кажется, будто в той войне люди имели куда больше возможности для самовыражения, для демонстрации своих физических и моральных качеств.

Такие мысли назойливо вертятся в голове, когда вжимаешься в землю, которая ходит ходуном от ближайших разрывов снарядов. Единственный осколок от такого снаряда может запросто отнять у тебя жизнь. А это значит, что всякие там мужество, героизм, решительность, не говоря уже о навыках единоборств и элементарной физической силе, так и останутся нереализованными. Никогда не реализованными. Навсегда не реализованными.

Между прочим, артиллерия – далеко не единственное и не самое масштабное средство ведения современной войны. Возможности уничтожения людей на расстоянии в громадных количествах совершенствуются с каждым годом. Соответственно, места для фехтования, штыкового боя и прочих проявлений молодецкой удали остается все меньше, точнее, совсем почти, не остается.

Захочется человеку «погеройствовать», «рванет» он на ближайшую войну, попадет почти на передовую и будет ждать, концентрируясь, терзаясь и мучаясь, «своего боя», когда он раскроется и проявится. А вместо боя… прилетит снаряд, упадет бомба, шлепнется мина. И все…

Пакостные мысли. Надо бы их гнать подальше. Или вспоминать в утешение, что для добровольца главное концентрированное выражение мужества – это сам факт принятия решения «ехать на войну». Слабое, впрочем, утешение.