Мой батискаф

Мне было 13. Моя кровать стояла параллельно окну, застеленная ярко-оранжевым пледом. На ней я сидела, читала что-то, щелкая изюмом в разноцветной сахарной глазури. Отложила книгу, прикончила сладости и… оглянулась. Вокруг — будто фильм. Плоский стол, заваленный плоскими тетрадями и карандашами, плоский стул с неаккуратно накиданной на него плоской школьной формой, плоская полка над плоской кроватью сестры. И что-то — ярче обычного, а что-то — напротив, тусклее. Резко стало страшно, перед моими глазами пронеслась вся будущая жизнь, на которую я смотрю, как на монитор, как сериал.

Заплакала, метаясь, — я никогда не отличалась особенной сдержанностью в плане слез. Пришла мама и спросила, что случилось. Я сказала, что не понимаю, зачем же и как тогда жить, если все все равно пройдет, закончится, если все уже проходит — мимо? А она сказала, что не за чем. Смысла, говорит, и впрямь нет, кроме одного: делать мир добрее ровно настолько, насколько на это способна ты.

Простой и идеальный ответ на любой по большому счету вопрос — его я по сей день прокручиваю в своей голове.

С тех пор я видела свою жизнь именно так: гадательно, словно сквозь мутное стекло. Точнее, цвета окружающего всегда оставались понятными и насыщенными, но почти физически это окружающее пролетало мимо, не задевая меня. Это вводило меня в сложное состояние страха, тревоги, если угодно. Я просто не понимала, как дальше.

А потом — смирилась с этим состоянием, привыкла к нему, постепенно перестала замечать, только изредка, — самые тяжелые или счастливые моменты жизни «выносили» меня из меня. Пролетали, как стайка птиц, лишь слегка брызнув на меня — то ли мочой, то ли слезой, какая, в сущности, разница.

Еще не зная терминов, я обозначила для себя два состояния: «в коробке» и «вне коробки».

Первое характеризуется четкими яркими ощущениями, переживанием конкретных эмоций — тот момент, когда ты понимаешь, что ты здесь и сейчас, что ты — это ты, со всем своим телом, мыслями, голосом, что рядом с тобой живые люди и материально осязаемые вещи. Ты узнаешь себя в зеркале. Но если «нормальный» человек об этом не задумается и просто живет себе по вере, то для меня это удивительное событие. Памятное — могу перечислить по пальцам такие моменты.

Второе состояние — обратное. Тебя «выносит» из «коробки». Все окружающее ощущается немного плоским и ненастоящим, словно декорации для киноленты, цвета либо слишком насыщенные, либо мутные. Кажется, что все проходит мимо, а ты — смотришь со стороны (соответсвенно, тебя это, твоя жизнь тоже, твоя работа, твоя самореализация и прочая поебень не особо заботят; к сожалению, даже твои близкие). В такие моменты/периоды я не узнаю себя в зеркале, не воспринимаю себя собой, мне непонятна и даже противна моя личность, зато внутри — все спокойно, стабильно — до того момента, пока я не начну осознавать это состояние и впадать в разную по интенсивности тревогу. Еще хуже — апатию.

Итак, какое-то время я не обращала внимания на эти состояния. Под конец школы я стала очень верующей, ходила на протестантские собрания, читала Библию каждый день, служила в церкви, ездили на шашлыки с «братьями» и «сестрами».

Состояние молитвы, в котором я старалась пребывать как можно чаще, в разрезе психологии сейчас мне кажется особенно любопытным.

С одной стороны, ты погружаешься в себя и ощущаешь свое нутро особенно чутко («внутри коробки»). При этом в разговоре с Богом анализируешь каждое действие и слово, взвешиваешь и подвергаешь препарированию каждую мысль — то есть, напротив, глядишь сторонним наблюдателем («вне коробки»).

Пожалуй, эта дуальность хорошенько встряхнула и так уверенно развивающееся расстройство… Впрочем, тогда я не задумывалась над тем, что что-то не так, ловила экстаз от песен прославления, видения и слова, знаки и взгляды Божии. Сейчас я четко осознаю, что тот мой образ жизни сильно повлиял на меня: я не давала себе спуску, много училась и работала, тренировалась, жестко ограничивала себя в еде, регламентировала все духовные практики, анализировала каждое чувство, часто подвергала его критике и мучительно старалась исправить. Я была хорошей и, скажу откровенно, я скучаю по той себе. Сейчас во мне нет и половины той силы и того добра. Однако это все здорово в моменте, но — перспектива такого изнуряющего подхода обязательно скажется в будущем.

Правда, спустя два года после переезда в одинокий Питер, болезненного разрыва с единственным близким мне здесь человеком и постоянными бесплодными встречами с разными персонажами, что-то рухнуло во мне окончательно.

Я вылетела совсем из своей коробки.