Мой белый

Шаг назад. Я плачу.

Остановись, говорит она.

Удар.

Пожалуйста, прекрати, просит она.

Удар.

Шаг назад. Лестница. Я знаю, у него были причины. Я могу его понять.

Удар в живот.

Я не хочу его понимать.

Я люблю ее, кричит она.

Шаг назад. Я падаю с лестницы.

Она сидит на верхней ступеньке и плачет.

Мои руки в ссадинах – я пыталась поймать перила.

Он спускается вниз. И подходит ко мне. Одним рывком разрывает ремень на моих джинсах.

Может быть, хватит, интересуется она.

Может быть, ты прекратишь, спрашивает она.

Может быть, ты ее отпустишь, просит она.

Вот так. Не вставая с верхней ступеньки.

Он рвет на мне одежду.

И берет меня со всей своей обидой, злостью, ненавистью.

Ну что же.

Секс – это самое примитивное из желаний.

Послушай, говорит она.

Прекрати, говорит она.

Пожалуйста, говорит она.

Ну да: почему бы нам просто не поболтать? А я смотрю наверх. Там стеклянный потолок, и в нем – небо. Я так мечтала, что однажды проснусь с ней, а по стеклу бьет дождь. Ходит голубь. Светит солнце.

Сейчас там темно.

Я ухожу с ней, говорит она.

Мне кажется, она даже переоделась. И, конечно, накрасила губы.

Хорошо, говорит он, отпуская меня. Уходите к черту.

И мы уходим.

На улице дождь. Я думаю: он ведь бьет по стеклу сейчас, этот дождь. Как я хотела.

Ну, как ты, спрашивает она.

Да ничего, говорю я.

Мы ловим машину, хотя нам совершенно некуда ехать.

И мы едем в отель: мансарда, белоснежная постель, золотые запонки у портье, одиннадцать тысяч – ночь. Я очень дорогая блядь. Вам недоступно.

Все будет хорошо, обещает она, я тебя зацелую.

Она думает, этого хватит.

Она думает, это как отойти от похмелья.

Она думает, любовь – это то же изнасилование.

Она думает, что секс с ее мужем не самое страшное из событий.

Она спрашивает: да ведь?

И я говорю: да.

Так вот это было со мной, и я ни с кем так больше не поступлю.

Так думает Вера, сидя на идеально заправленный кровати.

Потом берет телефон и пишет: «Маша, милая, прости, совершенно забыла, что сегодня у меня внеплановое дежурство. Давай в другой раз?»

Например, через 20 лет. 20 лет тебя устроит?

Глава 29 Нет

20 лет меня не устроит, наверняка сказала бы Маша, но написала она другое. Она написала: «Наверное, тебя смущает разница в возрасте? Дай мне шанс».

В эту минуту ее охватило жуткое желание стать злой и противной. И добиться своего. Диагноз она поставила верный. Наверное, будет хорошим врачом.

Вера слаба, а соблазн велик, и она согласилась на встречу. «Обсудим новинки фармакологии», – пишет Вера то ли в шутку, то ли серьезно, но защищаясь. Как бы то ни было, знакомый доктор гештальта Костя утверждает, что за каждым действием человека кроется сексуальный подтекст. «Ни одной дружбы, ни одного сотрудничества не может состояться без взаимного сексуального влечения, – сказал как-то он, опираясь на теорию бисексуальности юного самоубийцы Отто. – Ну, только это происходит там, в подсознании».

Встретившись возле клиники, поехали в кафе на обед. На часах – одиннадцать, до ланча еще далеко, а для завтрака поздно. Маша всю дорогу маячила на границе с хамством, Вера отбивалась, а потом устала. В кафе вошли молча.

Да и кафе выбрали какое-то дурацкое, несовременное, безлюдное, со шведским столом.

Затем.

Вера и Маша садятся за столик, заставленный тарелками с супами, салатами и основными блюдами. Никто из них не голоден. И обе злы.

– Если хочешь переспать со мной, давай переспим, – говорит вдруг Вера тоном, которым обычно желают приятного аппетита.

– Ну что ты… Я же не животное, – тихо мямлит Маша, глядя на фрикадельку и внезапно растеряв всю свою злость.

Конечно: мы всегда хотим показаться лучше, чем есть на самом деле.

– А чего конкретно ты от меня хочешь? – интересуется Вера тоном, которым обычно спрашивают у официанта, какой сегодня суп дня.

Маша пожимает плечами, чувствуя, как по спине стекает кипяток. Люди вокруг – переводные картинки, в уши врезается музыка, во все горло кричит посуда. Санитары из общества чистых тарелок рвут ей руки, связывая их рукавами.

– Это ты всем предлагаешь? – спрашивает Маша, чтобы соскочить.

Конечно: нам крайне важно чувствовать свою исключительность.

– Только тем, кто мне нравится, – говорит Вера, аккуратно отрезая ножичком кусочек отбивной.

– А что ты делаешь обычно с теми, кто тебе нравится?

– Сплю с ними, – говорит Вера, разводя руками как бы «я что-то непонятное говорю?».

– Принесите счет, – обращается она к официанту, не меняя тональности.

– Итак, – говорит она тоном, которым обычно спрашивают «сколько оставим на чай?». – Вот я скажу тебе: делай со мной что хочешь. И что ты будешь со мной делать?

Просто представим.

Маша думает: я тебя убью. Но молчит.

Они выходят и садятся в машину. У Маши все еще дрожат руки. Стоит признаться: она переоценила свои возможности. А Вера переиграла жестокость. Обе смущены.