Мой белый

Год спустя он лишился невинности на вечеринке по случаю выпускного с одноклассницей – у нее была самая большая в мире грудь, самые длинные волосы и самая красная помада. С каждой секундой знакомства с этой нескончаемой женственностью он выбрасывал, вычеркивал из себя Витю, который был во всем – в небе, воздухе, музыке и дыхании, а кораблик нестерпимо жег.

Глава 34 С чего начался конец

Я помню, как мама впервые не пришла домой ночевать. Вера долго сидела на диване в гостиной и не ложилась, а под утро я застала ее там же – она спала, а в руке у нее был телефон. Из включенного телевизора лился поток утренних новостей.

Я дотронулась до ее плеча, и она подскочила.

– Что? – спросила она, испуганно глядя на меня. – Мама пришла?

– Я не знаю, – честно ответила я. – Сейчас посмотрю!

Я добежала до спальни, чтобы обнаружить там застеленную постель.

– Не пришла, – сказала я, вернувшись обратно с чувством выполненного долга. – Включи мне мультики?

Мама пришла через полчаса, чертыхаясь и спотыкаясь, она сняла сапоги и куртку, запутавшись в шарфе, а потом встала, держась за стену, готовая к удару. Вера молчала.

– Что скажешь? – спросила мама тоном, вызывающим на ринг.

– Ничего, – пожала плечами Вера и пошла собираться на работу.

– Совсем ничего? – мама продолжала ходить за Верой как тень.

– У меня нет слов, – сказала Вера и повернулась к ней. – Ты ведь не в общежитии живешь. И не одна. У нас ребенок.

– И? – мама взвизгнула, потому что Вера нажала на рычаг, который запускал крик. – И я теперь не могу вообще никуда выйти? Может, запрешь меня на замок?

– Ты ведь, кажется, только пришла? – тихо заметила Вера. – Вроде бы тебе даже не пришлось взламывать двери.

Тогда этот диалог показался мне совершенно лишенным смысла, и только сейчас я понимаю, что они пытались сказать друг другу.

Мама пыталась сбежать от ответственности и опеки над собой, Вера – пыталась получить все мамино время и внимание, как любой человек, который влюблен и не терпит конкуренции.

Оттого, что Леня сегодня утром зашел в школу вместе с солисткой школьного хора Лерой, у меня в груди проворачиваются раскаленные копья.

Дружи только со мной, говори со мной, будь моим.

И тут же чувствую, как это неправильно.

Вроде бы тебе даже не нужно взламывать двери, Леня, но не пытайся выйти, потому что ты причинишь мне этим страшную боль.

Я снова оказалась там, в той комнате, в нашей гостиной, в одной из многочисленных наших гостиных: Вера стояла в ослепительном своем халате, белом, как первый снег, а мама подпирала стену, не давая ей пройти в прихожую.

– Мама, дай мне попить, – сказала я, чтобы нарушить эту звенящую тишину.

Никто не отреагировал.

– Вера? – позвала я, подходя к кухонному столу. – Налей мне попить.

В прихожей ничего не изменилось – тишина была по-прежнему оглушительной.

Почему-то в этот момент меня сорвало, бурлящий поток энергии – от того, насколько огромна и непонятна мне жизнь; я вскочила, схватила со стола недопитую чашку кофе и, подбежав к их застывшей скульптурной композиции, начала с бешеным криком выплескивать на них кофе из чашки. И мама, и Вера стояли, в ужасе глядя на меня, пока обе не вышли из оцепенения и не сгребли меня в охапку. Не помню, кто нес меня в ванную и успокаивал. Помню, что Вера сняла свой белоснежный наряд – он был весь в брызгах от кофе – и плакала. Наверное, это был первый и последний раз, когда я видела, как она плачет.

Потом они помирились, конечно.

Штука была в том, что они всегда мирились.

Поэтому меня так удивило, что однажды все закончилось по-другому.

Глава 35 138 Непрочитанных писем

«Сегодня опять еду на английский, а значит, буду писать тебе в метро. Я так люблю смотреть, как ты улыбаешься, какой ты красивый. Я так скучаю по тебе, мне так тебя мало, мне не хватает 45 минут репетиций. Да еще и звонок дают на минуту раньше, это только на алгебре звонок – в срок. Что же мне делать? Без тебя не могу, и все мысли только о тебе. Сейчас Петя у доски. Он так нервничает, жуткие нервные флюиды распространяются по классу. Правда, когда я вижу тебя, у меня руки трясутся и голос дрожит – тоже. Петя так мнет слова, ничего непонятно. Хочу, чтобы этот урок закончился. Хочу к тебе. Хочу тебя. Идиотка. Сейчас мы пойдем с Алькой в столовку и будем есть бутерброды с сыром и кекс, лежащий у меня в рюкзаке с октября. Это такое интересное письмо, что я его лучше выброшу».

«Можно сидеть на литературе, широко расставив ноги, как баскетболист, и расстегнув до предела кофту, надетую на голое тело? Можно. Я так и делаю. Сижу так и пишу тебе, хотя ты это никогда не прочтешь. Зачем я живу? Чтобы увидеть тебя, а на следующий день увидеть тебя снова. И вот я жду завтра, потому что завтра репетиция. И я жду и желаю увидеть тебя. Жду и желаю – такие сильные глаголы. Училка по русскому и литературе ничего не знает о силе слов. К тому же она больше мной не гордится. «Я к тебе такой привыкнуть не могу», – говорит она, а что, собственно, изменилось? Ну, прическа, допустим. Ну, кофта эта. Ну, любовь к тебе».