Мой белый

«Спросить – всегда очень страшно. А некоторые вещи особенно. Нравлюсь ли я тебе? Мог бы ты полюбить меня? Испытываешь ли ты ко мне влечение? Как об этом спросишь? И что за слово такое ужасное «влечение»? Когда мама и Вера не знали, как задать друг другу тот или иной вопрос, они всегда играли в «Правду или желание». Какие там были правила? Ты знаешь эту игру: можно крутить по кругу бутылочку и стать ее жертвой, можно выкидывать кубик, и проигравший по количеству очков выбирает – отвечать ему на вопрос или исполнять желание. «Правда или желание?» – спрашивала Вера, когда выигрывала. И мама отвечала: «Желание». Никому не хочется отвечать на вопросы. Всем страшно эти вопросы задавать. Тогда они поставили ограничение: не больше трех желаний по ходу игры. Стоит однажды устроить вечеринку, пригласить тебя и предложить эту игру. По крайней мере, я узнаю, хватит ли у меня смелости обойтись без «желаний».

Глава 36 Где остальные

Я вешаю – ты не лайкаешь. Пишу – и не отправляю. Для таких, как ты, есть специальный невидимый лайк – «понравилось молча». Всегда выбирай его, если не хочешь спалиться. Рассказала об этом маме. И добавила: «Вот почему Вера никогда не лайкает твои фото». – «Ясно, – сказала мама. – Теперь понятно. А как быть со всеми остальными?»

«Ну а что остальные», – спросила я. Остальные ничего – какое нам дело до остальных. В любви нет и не может быть никаких остальных, как будто стоишь одна посреди пустой площади, и в мире есть только еще один такой человек, и хорошо бы вам встретиться. Мама говорит, что это максимализм. Но ведь это прожиточный минимум.

Завтра у нас будет репетиция. Как это я научилась так удобно жить – от репетиции до репетиции. Время тянется долго, когда чего-то ждешь, хотя иной раз кажется, что дни пролетают мгновенно – только начну тебе писать, а уже вечер.

В одном из своих неотправленных писем мама писала Вере о том, как все начиналось. Я понимаю, зачем она писала: чтобы запомнить все до мелочей, чтобы и через восемь лет не забыть. Не забыть и через двадцать. Говорят, память устроена так, что через минуту ты уже не помнишь, как все это было, тем более не помнишь и через год. При этом ты не замечаешь, что что-то забыла, а что-то выдумала, просто один кирпичик воспоминаний незаметно замещается другим, и правды уже не знает никто. Поэтому я и делала свои фотографии – на память я не надеялась. Мама тоже хотела запомнить какие-то мелочи – что шарф был голубой, а не синий, что мрак был темным, как во дворе-колодце в ноябре, что собака лаяла, как в деревне, такая случилась тишина. Всего минута – и это прошло. Стоит запомнить. Там, на заиндевевшей лавочке, мама впервые поцеловала Веру, потому что в орешке-предсказании ей выпал ответ: «Все двери открыты, выбери правильную». И мама выбрала.

Расстаться – тоже было выбором. Просто другая дверь на этот раз была правильной.

Завтра увижу тебя и буду петь.

Текст для песни я написала на уроке истории за девять с половиной минут. Он был в меру рок-н-рольным и в меру трогательным. Леня так и сказал: всего в меру. Вот он:

Когда я снег соберу в ладони,
когда я перестану чувствовать
                                                    холод,
я буду в черном, подобно вороне,
а ты будешь в белом
и, видимо, молод.
Когда я дожди
выпью по капле,
когда для меня перестанешь
                                                значить,
я попрошу меня
ведьмою черной
по неизменному блату
назначить.
Когда я войду в твои
в твои белые стены,
когда я оставлю
следы на паркете,
тогда наконец я останусь
довольна,
что хоть на минуту
меня ты заметил.

Эта песня должна быть легкой. Это не мелодрама.

Вся мелодрама у меня внутри. Хватит и этого.

Глава 37 Стреляй