Мой Бердяев

Итак, наращивая «мощь» творчества – переходя от профанной культурной работы к созданию нового мира и, затем, к восполнению божественной – ущербной без человека – жизни, мыслитель отнюдь не проясняет свою главную категорию, а напротив, делает ее все более эзотеричной, неприступной, нереальной для нас. Что такое, в самом деле, «рождение человека в Боге», осуществляемое на пути творчества?.. Это вещь столь же загадочная, как «рождение в красоте» платоновского «Пира» или «рождение от воды и Духа» Евангелия от Иоанна. Я начала этот раздел со своего признания в том, что мне непонятно, чтó есть творчество по Бердяеву. И последующие длинные рассуждения, кажется, только усугубили недоумение перед данным бердяевским понятием. Моё – и не только моё, думается, – незнание лишь сделалось незнанием ученым, знающим.

* * *

Бердяев многократно указывал на «духовную революционность» своей мысли: «Я понимал жизнь как борьбу за свободу»[199]. Он был человеком революционной эпохи и походил на Ленина не только своим боевым темпераментом, но даже и внешне. Когда читаешь сочинения Бердяева, из подсознания нередко всплывают строчки «Интернационала». Он тоже хотел «до основанья» разрушить «мир насилья». И в сравнении с бердяевским революционным проектом бледнеют всякого рода коммунистические манифесты, марксистские программы кажутся детской игрой. Бердяев хотел разрушить мир, подпавший греху – распавшийся на непроницаемые монады, оплотневший и вовлеченный в поток времени мир, который он называл объективацией. «Насилье» для Бердяева – это власть необходимости, судьбы, законов природы и самой смерти. Чтобы подрыть его «основанье», надо победить грех. И сделать это возможно, был убежден Бердяев, силой человеческого духа при содействии Духа Христова. Соответствующую активность Бердяев называл творчеством. Пока что мы лишь крайне смутно понимаем, что это такое: творчество явит себя в качестве бытийственной силы лишь в грядущую – «творческую эпоху». И вступление в нее будет революционным прорывом – а именно, «персоналистической революцией». Тогда мир словно свернется и уйдет вглубь субъекта, где обретет свою подлинную реальность: вещественность вместе с причинно – следственными закономерностями рассеются, будучи в основе призрачными. Пока же человек призван переориентировать свою жизненную интенцию – из внешнего ему «мира объектов» направить внимание во внутреннее собственного существа. Тогда повседневная – например, профессиональная деятельность («плотник», «философ») станет самопознанием, – одновременно богопознанием – религиозным гнозисом. В творческих усилиях будет преобразовываться сознание человека, у него разовьются новые органы для новых восприятий глубокой на самом деле действительности. Изнутри всплывет «новый мир», во всем подвластный человеку. Бердяев не уточняет, имеет ли он в виду оккультную трансформацию сознания (подобно Штейнеру) или одухотворение мировой плоти в ее существовании вне человека. Но для него объективная реальность – это фикция, плод искаженного ви́дения мира. Задача, выдвинутая Бердяевым, состоит в том, чтобы объект переместить в субъекта и тем самым, в его независимости от субъекта, упразднить. Экзистенциализм Бердяева – это философия персоналистической революции, – учение, самим мыслителем возводимое к «антропологическому откровению» которого он был удостоен. Революция – это ключевое слово для воззрения Бердяева.

Глава 3. Бердяев и русские революции

1. Экзистенциализм Бердяева как Ich-Philosophie