Мой бесстрашный герцог

– Я мечтал снова услышать эти звуки, – продолжал Марк, чуть изменив направление своих толчков, так что наслаждение вспыхнуло с новой силой.

У Николь перехватило дыхание. Понимал ли он, что сказал? Что он имел в виду? Он мечтал о звуках, которые она издавала? Мечтал все эти годы?

– О чем ты думал? – решилась она спросить.

Он снова замер на несколько секунд.

– Нет! – воскликнула Николь, привлекая его к себе; она желала, чтобы он продолжал.

– Об этом, – ухмыльнулся Марк и опять начал двигаться.

– А о чем еще?

Он дернул за корсаж ее платья, обнажив груди, приник губами к твердому, словно бусинка, соску.

– О-ох! – вскрикнула Николь и прижала к груди голову мужа.

– И об этом, – сообщил Марк, по-прежнему совершая ритмичные толчки.

– А еще?

– А еще… вот об этом.

Тут он просунул руку между их телами и отыскал потайное самое ее чувствительное местечко – средоточие желаний, жаждавшее его прикосновения. Его движения, его ласки – все это было мучительно медленно, и Николь, не в силах больше терпеть, взмолилась о пощаде. И только тогда Марк стал двигаться быстрее. Получив наконец все, чего желала – и даже больше! – Николь закричала, причем так громко, что Марк прикрыл ей рот ладонью и с улыбкой прошептал:

– А вот об этом я мечтал больше всего.

Потом он еще несколько раз с силой вонзился в нее и, выкрикнув «Николь!», затих в полном изнеможении.

Прошло довольно много времени, прежде чем она отважилась пошевелиться. Николь чувствовала себя совершенно измотанной, удовлетворенной… и как-то даже непозволительно счастливой. Сладко потянувшись, она повернулась лицом к мужу. Николь до сих пор вспоминала о тех словах, которые он произнес в порыве страсти. Он говорил о доводящих до безумия звуках, которые она издавала. Неужели Марк действительно желал ее все эти годы? Или это было сказано под влиянием момента? Уточнить она не решалась – боялась, что откроются старые раны, которые она считала залеченными.

И тут вдруг раздался голос мужа:

– Скажи, ты думала обо мне все эти годы?

Вопрос Марка взволновал ее… и даже испугал. Выходит, он взял на себя труд задавать подобные вопросы? Чуть помедлив, Николь ответила:

– Да, думала. – И это была истинная правда. – Думала… время от времени. – А вот это уже была чистейшая ложь. Она думала о нем каждый день. – А ты думал обо мне? – Да поможет ей Бог! Но вопрос уже был задан.

– Да, – ответил Марк. – Да, я думал. – И он крепко прижал жену к себе.

Сильный удар кнута по спине заставил бы его рухнуть на колени, если бы он не был привязан к двум столбам толстыми веревками, врезавшимися в запястья.

– Где твои соотечественники? – выкрикнул француз и снова хлестнул Марка кнутом по уже и без того покрытой ранами спине.

– Какие соотечественники? – спросил Марк на хорошем французском. Он знал, что французу не нравилось слышать свою родную речь из уст англичанина, тем более такую – почти без акцента.

Кнут просвистел в воздухе и вновь обжег спину Марка, у которого потемнело в глазах. Боль была невыносимой. Избиения обычно прекращались, когда он терял сознание.

– Я устал от твоих игр, лейтенант! – заорал француз. – Скажи мне, где они, или я тебя убью!

Марк стиснул зубы.

– Ты ошибся, я генерал-лейтенант, а не просто лейтенант.

Кнут опять просвистел в воздухе. И снова спину обожгла боль.

– Да хоть фельдмаршал! Можешь не сомневаться: твой труп не будет иметь звания! – Француз был в ярости.

– Шел бы ты к черту, – процедил Марк сквозь зубы. Было ясно: еще немного потерпеть – и наступит благословенное забытье.

А кнут все свистел и свистел – француз спешил выместить на пленнике свою злость. Еще три, четыре, пять ударов… По спине Марка струилась кровь, собиравшаяся в лужицы вокруг его босых ног. Наконец перед глазами его все поплыло, и в какое-то мгновение он увидел перед собой прекрасное лицо, обрамленное копной ярких рыжих волос. А через несколько секунд его поглотила тьма.

Он очнулся в крошечной грязной камере. Губы пересохли и растрескались, и было тяжело дышать. Спина болела так сильно, что он не мог пошевелиться. Ему раз в день давали черствую горбушку хлеба и полчашки грязной воды. Возможно, все это уже находилось у двери. Надо только подползти и взять. Но ползать он пока не мог.

Французы хотели узнать местонахождение лагеря, где Марк до недавнего времени находился вместе с элитной группой шпионов. Все они работали во Франции. Он пожертвовал собой ради остальных и увел французов от лагеря, когда те подошли к нему слишком близко. Французы его, разумеется, схватили. Вероятно, именно это Николь называла безрассудством. Что ж, значит, он безрассуден, поскольку предпочел бы умереть – лишь бы не выдать соотечественников, зависевших от него.

Морщась от боли и едва не теряя сознание, он чуть приподнялся, но повернуть голову не смог. «Надо сосредоточиться на фактах», – сказал он себе. Да-да, факты – это отвлекало. Итак… Франция. Он во Франции. Николь – тоже. Но Николь в Париже, а он – в лагере у реки.