Машины вывезли людей и технику с боеприпасами на полигон, затерявшийся в обширном низкорослом лесу и обозначенный парой наблюдательных вышек. Лес не был огорожен, так как населения в этих местах не было вовсе. Почва была песчаная. Солнце днем грело хорошо и подразделения в палатках расположились на сухих местах. Ночью подмерзало, но солдаты топили печки и не мерзли. А дров искать было не нужно, вокруг валялись коряги.
Устроились. Организовали питание из походных кухонь. Гречневая каша с тушенкой, хлеб, чай. Приступили к стрельбам.
Взлетали ракеты и медленно спускались на маленьких парашютиках. Их несло ветром, и они были везде. Грохотали полковые пушки, снаряды ложились в цели. Дни были насыщены делом. А у врача какое дело? Утренний осмотр личного состава, контроль за приготовлением пищи, вечером прием больных в медицинской палатке: в основном небольшие перевязки. Со мной был и санинструктор. Погода стояла отличная, никто не болел.
Два раза в неделю прилетал АН-2, низко кружил над нашим палаточным лагерем и сбрасывал газеты, письма, продукты.
Однажды в воскресенье, после обеда, меня позвали посмотреть заболевшего солдата. Сам он идти к врачу отказывался. Все было типично: боли в правом боку, усиливавшиеся при движении правой ногой. Но температура была нормальная. С момента начала болей прошло часа два. Хотя общее состояние больного оставалось удовлетворительным, нужно было действовать. Но я еще все-таки выждал с полчаса, не зная, что мне с ним делать: как его везти до ближайшей участковой больницы, когда на многие километры дороги были скрыты под водой.
Доложил командиру, получил приказ любым способом доставить его в больницу в деревне Мурмино (по дороге на Рязань). Мне выделили грузовик и четверых бойцов. Выехали мы еще засветло. Местами дорога была видна хорошо, затем ее прерывала вода на сотни метров. Впереди перед машиной шел солдат, подчас по колено в воде. Затем вновь обнажалась дорога. Затем все повторялось. Хотя ехали медленно, в кузове все-таки трясло и больному становилось хуже. Солнце зашло, нас окружила тьма. Свет от зажженных фар выхватывал участки дороги, но мы продвигались, так как профиль и направление дороги все же угадывались.
По расчетам деревня должна была уже показаться. Это подтверждала и дорожная колея. Те, кто шли впереди, периодически менялись, но у всех ноги уже были мокрыми, а сапоги полными грязи. Наконец, показались слабые огоньки в окнах села. Тогда еще здесь не было электричества. Подъехали к больнице – одноэтажному зданию. Сняли из кузова больного, под руки привели его в приемный покой. Разбудили санитарку. Объяснили в чем дело и послали за хирургом, который жил здесь же в деревне. При свете керосиновой лампы осмотрели приемный покой. На койке спал какой-то мужичок, а под койкой на матрасе лежала в верхней одежде беззубая старушка, счастливая, что ей не отказали (завтра посмотрят), и что ночь она проведет в тепле.
Пришел молодой недовольный хирург. Не снимая плаща-болоньи, тут же посмотрел живот у больного, велел раздеть его и занести в операционную. Мы увидели из приемной, что там зажгли лампу поярче. Подошла медсестра. Операция началась. Хотелось бы думать, что хирург помыл руки.
Мы возле машины разожгли костер и грелись, не решаясь ехать назад в темноте, да и нужно было дождаться результата операции. Дождались: аппендикс был удален, больной заснул. К этому времени рассвело.
Поблагодарив хирурга, мы сели в машину и тронулись в обратный путь. Прооперированного солдатика мы забрали, когда всей колонной возвращались в Рязань.
Послесловие
«Удивительно, что врач может практиковать,
читая совсем мало, неудивительно,
что это у него плохо получается»
(Ослер, 1950)
Вот я и рассказал еще об одной группе моих больных. Как встречает читатель эти мои рассказы? Большинство одобряет, поражаясь моей памяти, не основанной на дневниках. Кто-то из моих учеников находит в своей памяти близкие образы и радуется этому. Для читателей – не медиков – чтение наиболее жестких страниц иногда оказывается чрезмерно тяжелым. А один из них даже сказал, что эти мои рассказы – «руководство для патологоанатомов». Некоторые находят мой опыт устаревшим, так как современный стиль отношения врачей к больным стал слишком скоростным, бездуховным, не включает необходимого анализа, углубленного чтения специальной литературы и часто подчинен исключительно добыванию денег.
Что верно, то верно: я в своей работе исповедовал то, чему меня учили мои Учителя – фронтовики и чему они сами учились у своих Учителей. Духовность советской медицины была традицией, начало которой уходило еще в 19-й век. Культ денег, поразивший современное врачебное сословие, уничтожает традиции советских врачей. Но дело не только в действительном безденежье сотен тысяч врачей и медицинских сестер. В стране лавочников, в которой доминируют рыночные отношения, неизбежно меняется психология и врачей, и больных.