Мои больные (сборник)

Мы вместе с проф. Файнштейном вошли в палату. На широкой кровати лежала молодая женщина, по-домашнему одетая, с книгой в руках. Поздоровались. Читала она «Анну Каренину». Разговорились. Она страдала острым лейкозом. Медикаментозно и лучевым воздействием ей был радикально подавлен белый росток костного мозга (при этом страдал весь костный мозг). В результате она оказалась полностью беззащитной перед микробами, находившимися в воздухе, на ее коже и во внутренних органах. Её готовили к пересадке донорского костного мозга. А может быть, этот процесс уже происходил. Больная ходила по палате, как у себя дома, читала книги. Ее болезненное состояние выдавали лишь невысокий субфебрилитет и синяки в областях инъекций, в том числе на грудине.

Расчет состоял в том, что в условиях полного подавления измененного костного мозга здоровый костный мозг успешно приживется и обеспечит полную клинико-гематологическую ремиссию в течение лейкоза. Асептический блок позволял пройти этот период без инфекционных осложнений. А когда наступит ремиссия, будет осуществлен забор собственного уже восстановившегося костного мозга, и материал этот будет помещен в банк крови, расположенный здесь же. При возникновении в последующем рецидива лейкоза (а это было неизбежно) вновь будет проведена иррадикация костного мозга больной и достигнутая ремиссия будет использована вновь. Теоретически, да и практически, это создает условие для многократного достижения ремиссии и продления жизни.

Проф. Файнштейн привел десяток успешных примеров такой тактики. Без асептического блока она была бы невозможна.

В Институте сохранялись образцы костного мозга и космонавтов, и ученых в расчете на их использование при возникновении лучевой болезни.

Нам было рассказано о дальнейших планах Института по оборудованию целого асептического комплекса уже из 12 палат. Говорилось и о создании большей мощности воздухообмена в таких палатах, что приводило к достижению надежной асептики в зоне обитания больного. Микробы просто смывало бы воздухом, и посетителям можно было бы обходиться без специальной защитной одежды. Так, можно было запросто забежать к больному в болонье и поделиться впечатлениями о последнем футбольном матче…

Редко удается видеть больного лейкозом, у которого бы уже не было старого костного мозга, но еще не было нового, здорового.

Госпиталь в Ленинакане

В начале января 1989-го года мне довелось съездить в госпиталь в г. Ленинакане. Прошел почти месяц после трагического землетрясения. Здешние врачи рассказывали, как это было. Я привел эти наблюдения в своей книге «Армянская трагедия. Записки врача» (Саратов, 1996). Но они сохранились и в памяти.

Современное здание госпиталя было разрушено, при этом погибли 8 больных и три медсестры: все были раздавлены лестничными пролетами. Сохранилось лишь старое здание постройки 1834-го года, сделанное из армянского туфа. Подпрыгнуло, но устояло.

Каждый из медперсонала как-то пострадал. У кого-то семья погибла полностью, у кого-то чудом осталась целой, но завалило жилье, и некуда было деться. Сотрудники госпиталя бросились в город. Спасая своих, спасали чужих. Начальник медицинского депо потерял дочь и обезумел, его долго не могли найти, иначе раньше можно было бы получить палатки, имущество и развернуть работу.

Когда начали поступать раненые, оперировать их пришлось в барачной лагерной палатке. Хирург Юсибов, кстати, наш саратовский выпускник, уже у операционного стола обнаружил, что работает в тапочках. Семьи, оставшиеся без крова, разместили в палатках. Дети, холод, плач и стоны. Раздавали солдатскую пищу даже самым маленьким.

Условия работы оказались особенно тяжелыми во второй половине 7 декабря и в ночь на восьмое, так как не было освещения, недоставало растворов и стерильного материала. Сказывалось испытанное потрясение. Ночью работа шла при свете костров и автомобильных фар, а в операционной – при свечах. Диагностика повреждений и тем более состояния внутренних органов была затруднена (холод, невозможность раздеть раненых, скученность, нехватка персонала). Распознавание шока основывалось на констатации частого нитевидного пульса, холодного липкого пота и общей заторможенности раненого («засунул руку под фуфайку – холодный пот и скрип, значит, шок и подкожная эмфизема, что осложняет торакальную травму)».

Спустя 3–5 дней поступление раненых уменьшилось. Перевели работу госпиталя в старое здание. Отправили семьи в Союз, к родственникам. Но многие остались, ютятся по углам. Начальник госпиталя А.М. Нигматуллин, наш выпускник, потерял квартиру, живет у своего шофера, местного жителя.

Вместе с терапевтом я посмотрел больных, лежащих в госпитале. Их было 13. У одного бензиновая пневмония. Поначалу был тяжелым, сейчас поправляется. У другого – первичный, клинически яркий, суставной ревматизм, у остальных – бронхит, ангина. В палате более или менее тепло.