Мои больные (сборник)

Познакомили меня с замполитом госпиталя. Он, как и все здесь, тяжело пережил первые сутки трагедии. У него полностью погибли и квартира, и добро, поначалу были какие-то неясности с семьей, хотя потом все они нашлись. Хоронил погибших. Он очень болезненно пережил все это. Произошел длительный нервный срыв. Все эти четыре недели он … плачет. Работает и плачет. Семью отправил в Уфу, там им уже выделили 3-х комнатную квартиру. Казалось бы, все позади, но нервная система кровоточит. «Не зарастет на сердце рана…» Сидит он в комнате, где сложены книги из госпитальной библиотеки. Бережет их. Охраняет он и пайки, которые пока что выдают военнослужащим. Говорит, что подписные издания были украдены в первую же ночь, а библиотекарша-армянка наутро же уволилась.

Хирург Юсибов, о котором я уже упоминал, лишь спустя три дня после непрерывной работы, смог отлучиться с территории госпиталя. На улице возле него остановилась легковая машина, и из нее вышли двое бородатых армян, хорошо одетых, в модных пальто и шарфах, с холеными руками и, подойдя к нему, сказали: «Мы знаем, что ты, азербайджанец, помогал нашему народу, оперировал и спасал наших детей, но к несчастью, ты – азербайджанец – наш враг, и мы будем вынуждены тебя убить. Даем тебе месяц. 7.01 или тебя здесь не будет, или расстанешься с жизнью. Каждые 5 дней мы будем тебе напоминать об этом». Сели в машину и уехали. Все делалось в открытую. Через 5 дней прибежал мальчик, передал записку-напоминание, спустя еще 5 дней – другую. Доложили по команде в Округ. Ждут решения. Пещерный, изощренный национализм «высоколобых».

И это тогда, когда Н.И.Рыжков, председатель Совета Министров СССР, уже 20 дней сидит в Армении и, пользуясь своей властью, эшелонами гонит сюда строительные материалы, уголь, продовольствие и медикаменты для пострадавшего населения республики!

От землетрясения тогда погибло 25 тысяч человек и 18 тысяч остались калеками.

На следующий день я убыл в Спитак, а оттуда возвратился в Ереван.

Любовь во спасение

Многое заканчивается,

даже не начавшись

(Авт)

Году в 1973, осенью нашу клинику в 8-й больнице г. Саратова полностью заполнили больные постгриппозной пневмонией. Город охватила очередная эпидемия гриппа. Это делалось всегда, так как клиника наша была областным пульмонологическим центром. И в этот раз госпитализировали 250 человек, в том числе из области.

Было мне тогда 40 лет, я был доцент кафедры терапии.

Тяжелых больных было несколько десятков. Палатные обходы и клинические разборы проводились систематически. Работа была тяжелой. Это продолжалось месяца полтора. Я уже тогда понял, что пневмонии были, конечно, разными при формальной схожести, но особенно разными были сами больные.

К одной из них я заходил ежедневно, иногда не один раз. У нее была выраженная дыхательная недостаточность и тяжелый инфекционно-токсический синдром. Все это накладывалось на остаточные явления перенесенного до этого гриппа.

Поначалу она даже бредила. Ей было 25 лет. Лицо ее было красное и потное от лихорадки, глаза влажные, края носа участвовали в акте дыхания. Она металась в постели и капризничала, как ребенок. Ее черные волосы рассыпались по подушке. Я выслушивал ее легкие и старался ободрить и успокоить. Она привыкла к моим визитам, стала ждать меня. И я привык к ней, она нравилась мне.

Шло время, антибиотики, глюкокортикоиды, оксигенотерапия делали свое дело, и она стала поправляться. Ей казалось, что она выздоравливает и потому, что я её не забываю. Я ее не разуверял и в шутку обещал даже, что, когда она поправиться, сходим с ней на дискотеку.

Так бывает, когда больной становится как бы родным человеком, особенно если ему больше некому помочь. Он ждет тебя и тянется к тебе как ребенок. И ты лечишь его не только лекарствами, но и своим лекарством любви. Обман не велик и оправдан, поскольку он лечит.

Она поправилась, стала выходить в коридор. Я приходил к ней, но все реже и реже – надобность во мне исчезала. Ее навещали ее заводские подруги, и она постепенно возвращалась в круг своих прежних привязанностей. Вскоре она выписалась. Прошел месяц, я уже забыл о ней. И вдруг встречаю эту девушку у дверей ее бывшей палаты. Крепкая, здоровая, но какая-то другая, чужая. Обыкновенная. Мне показалось, что она подурнела. Я почувствовал себя виноватым и огорчился, так как оказалось, что я уже забыл ее. А может быть, не она стала другой, а я? Как только исчезла нужда во мне, я отошел в сторону, и спасительная связь между нами растворилась.

Она, видимо, почувствовав мое отчуждение, спросила с надеждой: «А как же дискотека?» Видимо она на что-то рассчитывала, раз пришла повидаться. Что я мог ей ответить? Что это были любовь и ложь во спасение? Сказал что-то о занятости, просил заходить, если что. И мы попрощались. Согласитесь, все-таки обидно, когда любовь проходит.

Белорусский лес