Мои большие файерболы

— Прокинешь меня, сучка, придушу и обижусь. Я десять кило белужьей игры выписала. С кем мне беленькую кушать? С курами из министерства?

— Я за рулем, вообще–то, — попробовала отвертеться я.

— Так вылазь, — захохотала Милка. Для нее приезд в столицу из своей деревни уже был праздником.

(*Фонд «Новое поколение» — Название вымышленное. Любые совпадения случайны.)

На светских мероприятиях Госпожа Филимонова любила проявлять патриотизм в напитках и закусках. На сцене мы обе в струящихся платьях от Версаче, как две богини сошедшие с Олимпа благословляли и напутствовали молодые дарования. Главная богиня старалась дышать в сторону и изредка икала.

Потом пошли тосты за здоровье и за процветание. Я держалась, как могла, но нытье Милки и гербовая Смирновка в штофе со слезой* сделали свое дело. Первая стопка пошла колом, вторая соколом, третья мелкими пташками. А на четвертой я уже подпевала хору, глядя как Милка сбросив туфли отплясывает с молодым чубатым солистом.

(*Со слезой — Поскольку это читает в том числе подрастающее поколение, необходимо внести ясность, в то, что означает выражение «водка со слезой». Сначала этот напиток замораживается, пока бутылка не подернется легкой благородной матовостью. Затем выставляется на стол, но не пьется. Надо дождаться, пока оттаявшая бутылка не начнет покрываться влажной патиной. Как только конденсат станет достаточно крупным, чтобы по нему пробежала первая капля «слеза», водка наконец готова к употреблению.)

И я думала о величии нашей прекрасной родины, которая настолько щедра и обильна, что никак невозможно пропить, проесть и потратить ее богатства. Мы любим ее всем сердцем, за то, что она нас кормит. А вот за что ее остальные любят, я не знаю.

…Ты неси меня река…

И река несла меня. Я плыла по ней, не погружаясь в холодную темную воду, по верху, легким перышком. Надо мной вставали незнакомые звезды. Ящеры подходили к берегу, топча его кривыми лапами, и я слышала их клекот. С высокого холма раздавались смех и музыка, а в небо взлетали росчерки фейерверков. А дальше из темноты смотрел темный всадник на черном коне. Я не видела его, но чувствовала кожей его взгляд.

— Ну ты дала, мать! — Милка водила рассеяно глазами по сторонам, словно не узнавала никого. Охранники бережно поддерживали ее по обе стороны, пытаясь усадить в авто, но она все никак не могла со мной распрощаться. — Люблю тебя, сучка! Ты одна здесь — настоящая.

Она вдруг обхватила меня, и впилась в губы поцелуем. И было в нем столько одиночества, что я хотела в ту минуту, уехать с ней и греть ее всю ночь своим телом, обняв как сестру.

Но конечно, я поехала домой. Вежливые секьюрити довели меня до двери, убедились, что мне сию секунду не требуется врач, и оставили одну.

В пустой квартире было настолько тихо, что я слышала стук своего сердца. Оно как вселенский метроном отсчитывало ритм у меня в голове. Ступая по ковру в спальню я избавлялась от одежды. Грудь сжимало странным, забытым волнением. Я шла туда, словно к любовнику, хотя точно знала, что постель пуста. В такую ночь нельзя оставаться одной. Это сказала мне Милка. Я прочитала это по ее губам.

Было уже слишком поздно, но он не спал. В трактире стоял шум. Бренчала лютня Двойного Заппы. Кто–то в глубине смеялся и спорил. Орк опирался о стойку смакуя «Задируху» словно односолодовый виски.

— Мариша, — кинулся он ко мне. — Мне рассказали… Как ты?

— Тссссс… — я прижала палец к его губам. — Ничего не говори. Пойдем со мной.

Хидегард заговорил что–то про дневную оплату, но я отмахнулась от него, как от большой назойливой мухи. Это сравнение так насмешило меня, что я упала бы, если б мой орк не придержал меня под руку.

— Пойдем, — я тянула его наверх, — ну идем же…

Даже идиот понял бы намек, а Жакоб идиотом не был. Мы пробрались на второй этаж, словно заговорщики. Орк изголодался по мне, и я его не разочаровала. Мы оба выжали друг друга до предела. А потом я просто уснула, тихо и безмятежно. И мне было плевать, где сейчас мое тело. Ведь я сама была здесь.

* * *

Я проснулась одна и обрадовалась этому. Вчерашний закидон прошел, я снова была свежей, бодрой и злой. Торговля в трактире давала офигенные перспективы. Барыги сюда больше на сунутся. Городской чат до сих пор гудит. Везунчики хвастаются. Лузеры спрашивают, будет ли сегодня товар.