Было странное ощущение, пока готовила для них. Пока Алексей развлекал дочурку, которую усадил в детское кресло для кормления. Странное ощущение нормальной семьи. С одной поправкой – это не мой муж, и не мой ребенок.
Приготовила малышке кашу, а нам с Даниловым омлет. Он помог мне сделать кофе. В конце концов мы втроем устроились за обеденным столом. Глядя, как Алексей кормил дочку с ложечки, спросила:
– Ты часто с ней один остаешься?
Сейчас, в довольно дорогом бархатном халате на голое тело, он был совсем не похож на того Лешку, с которым я когда-то познакомилась. Никогда бы не подумала, что ему действительно пойдут такие истинно мужские вещи. Ведь есть такой тип парней, молодых, а в последствии и не очень молодых мужчин, на которых подобное будет выглядеть нелепо. Дорогие вещи мало иметь, их нужно уметь носить, лишь тогда они будут хорошо смотреться.
Леше идет. Его крепкое, хорошо сложенное тело будто бы предназначено именно для носки подобной красоты.
Данилов поднес еще одну ложку каши ко рту малютки, та без разговоров проглотила еду.
– Почти все время. Если я на работе – няня иногда забирает Лену к себе, если я дома – они тоже здесь. Увозил ее заграницу. Если тебя интересует, присутствует ли возле нас Настя – нет. Она приезжает на шоппинг.
– Неужели, все действительно настолько плохо? Почему она совсем не хочет видеть свою дочь?
– Она не хотела дочь, она хотела осесть в столице. Мы сразу все выяснили. Я ничего не скрывал от нее. Что не люблю. Что не собираюсь жениться. Обещал позаботиться о Лене.
– Ты так запросто говоришь об этом, – я подала ему салфетку, чтобы он смог вытереть ротик малышки, испачканный в каше.
– Это дело уже решенное. Даже юридически, – снова этот спокойный, безразличный тон, который внезапно оборвался, и Алексей с жаром добавил:
– Я готовился к тому, чтобы приехать за тобой. Меня здесь не было, Мия, но я постоянно следил за тобой. У меня была цель.
– Это плохая цель, Алексей, – оборвала его.
Не хотелось больше говорить об этом. Бессмыслица. Трепать нервы мне и ему. Какая-то глупая влюбленность, которая для него станет очередным жизненным этапом, а меня сломает окончательно.
– Извини, мне надо позвонить дочери.
Я вышла из кухни, направилась в холл, через который накануне проходила и где оставила сумочку с телефоном. Теперь я рассмотрела дом, хотела, наверное, отвлечься от того розового тумана, который он запустил в мою голову.
Хрустальные люстры, мрамор, шелк на стенах, очень приятные, спокойные тона. Где-то светло-серый, где-то светло-бежевый и все без ярких пятен. Яркими пятнами днем должно стать солнышко за большими окнами, а вечером разномастные светильники. Действительно, мне такое вполне могло бы понравиться.
Я нашла сумочку в холле на стуле. Только сейчас заметила под небольшим столиком, рядом с этим стулом, на котором стояла большая стеклянная ваза с живыми белыми розами, пакет. Логотип, который красовался на данном пакете, показался мне очень знакомым. Я отвлеклась, достала из сумочки телефон, и действительно набрала Аринку. Пока шли гудки, приблизилась к загадочному пакету, одним пальчиком выдвинула его из-под столика и украдкой заглянула внутрь.
В это же мгновение в трубке раздался голосок моей лягушки, а в голове ее непутевой мамаши всплыло воспоминание! Это логотип того бутика, где мы смотрели ей платье! А это… судя по цвету…
Подцепила уже не пакет, не подумав, что это может быть бесцеремонно с моей стороны, а саму вещь. Потянула ее наверх и с ужасом узнала то самое платье. То платье, которое так хочет моя лягушка!
– Алле! Мам! Мама, ты чего молчишь?! Зачем тогда позвонила, если говорить не можешь?
– Я могу. Звоню… Хотела спросить, когда ты собираешься домой?
– Почему ты вдруг звонишь? Мы же договаривались, что я вернусь в воскресенье!
– Да… Просто, хотела узнать.
– Ты бы лучше…
В голосе лягушки отчетливо прозвучали истерические нотки. Такое у нее случается лишь в том случае, если мою дочурку кто-то сильно обидит.
– Арина, что-то случилось?
– Ничего.
– Арина, – я настояла на своем. – Ты можешь мне сказать. Я приеду за тобой, если это необходимо.
– Арина…
– Да! Да случилось! Но чем ты мне сможешь помочь?! Мам?! Мне конец, ты понимаешь?!
– Не кричи в трубку, объясни толком.
– Да что с тобой разговаривать?! Что ты в этом понимаешь?!
Моя дочь – это пубертатный период в действии. Сгусток. Этим сгустком трудно управлять. Иногда даже слишком.
– Так! А ну-ка захлопнула свой маленький ротик и послушала сюда. Ты мне немедленно расскажешь все. И без вариантов.
Я редко на нее наезжала подобным образом. Обычно из меня можно веревки вить. Но если уж довести даже меня – Аринка знает, что этот тон самым прямым образом скажется на ней. И это еще большой вопрос, что будет страшнее – ее проблемы, какими бы они ни были, или я.