Мой брат – Че

Тем не менее, несмотря на ужасное обращение, мы начали верить, что однажды нам все же удастся выбраться из этого ада. Вопрос заключался в том – когда. Чистилище могло продлиться еще очень долго, но события развивались явно в правильном направлении. Благодаря активности моей сестры Селии в Европе у меня были три посещения, прошедшие одно за другим. Прибыли австрийский консул в Буэнос-Айресе, представитель организации по защите прав человека и представитель Красного Креста. В то время как масштабы и варварство репрессий, казалось, вообще не попадали на страницы национальной прессы, за границей все обстояло иначе. Аргентинцы в изгнании неустанно боролись за нас, рассказывая о бесчеловечных условиях содержания в тюрьмах. И, в конечном итоге, хунта была вынуждена разрешить частичную инспекцию своих тюрем. Военные думали убить одним выстрелом двух зайцев. Они думали, что наличие такого количества политических заключенных докажет, что слухи о незаконном лишении свободы ложны. На самом деле наше наличие, конечно же, не имело никакого отношения к исчезновению десятков тысяч людей, которых никто никогда больше не видел и которых нельзя было найти ни в одной тюрьме. Пропавшие пропадали окончательно и бесповоротно.

Мальвинская война[73] – она началась 2 апреля 1982 года – обозначила начало конца для хунты. Все в стране шло исключительно от плохого к худшему. Политика министерства экономики диктатора Хосе Альфредо Мартинеса де Ос привела к полной катастрофе. Генералы стремились возбуждать патриотизм граждан, сплотив их в вопросе о глупом и безответственном вторжении на принадлежащие Великобритании острова и думая, что это заставит людей забыть про репрессии, безудержную инфляцию и невиданные социальные проблемы, которые тогда потрясали страну. Аргентина после семи лет военной диктатуры была обескровлена. В дополнение к совершавшимся убийствам, генералы были некомпетентными, они ничего ни в чем не понимали. Это был тотальный мрачный провал. И абсурдная Мальвинская война закончилась удручающим и унизительным поражением ровно через семьдесят четыре дня. Хунта серьезно недооценила реакцию англичан и американцев. Она была убеждена, что премьер-министру Маргарет Тэтчер есть чем заняться и она не будет защищать какие-то далекие Мальвины, а во-вторых, что Рональд Рейган поддержит своего союзника в Южной Америке или, в худшем случае, останется нейтральным, но на деле все получилось совсем не так.

Судьба хунты решилась с распадом армии, в частности из-за того, что несколько солдат умерло от голода из-за ошибок командования в деле обеспечения. А вот наше обеспечение улучшилось. Тем не менее мы ничего толком не знали из-за непрекращающейся пропаганды, которая, естественно, постоянно говорила об успехах нашей армии и о неизбежной победе. С началом вторжения мы вдруг снова получили право слушать радио!

Но самый для меня сюрреализм заключался в том, что некоторые политические заключенные вдруг начали защищать наших мучителей – из чувства патриотизма, к чему и стремилась хунта. Вторжение на Мальвины разделило нас. Некоторые заключенные тогда говорили, что мы должны поддержать нашу армию в ее борьбе против британского империализма; находились и такие, кто хотел добровольно пойти на фронт! Это был просто какой-то бред! Это же вторжение было очередным безумием фашистской клики, находящейся у власти!

После поражения к нам вдруг начали приходить адвокаты, представители правозащитных организаций и т. д. Мы поняли, что наступает разрядка, некое ослабление напряженности. А потом, утром 10 марта 1983 года, один тюремщик подошел ко мне и сказал: «Собирайся. Ты убываешь». Я подумал, что это неудачная шутка, ложь. Но уже через несколько минут мне принесли мои вещи. Я и не подозревал, что они путешествовали вместе со мной. Ничего не пропало.

После освобождения

Я вышел из Роусона с двадцатью шестью песо в кармане и автобусным билетом на рейс Трелью – Росарио, предоставленным мне администрацией тюрьмы. Никто не ждал меня на выходе. Вся моя семья была в изгнании на Кубе или в Испании. С Пиренейского полуострова мой брат Роберто руководил организацией под названием MoDePA (Movimiento demo-crático popular antiimperialista – Демократическое народное антиимпериалистическое движение), одной из последних существовавших ветвей PRT, исчезнувшей, погребенной репрессиями. Моя сестра Селия все воевала в Европе за освобождение политических заключенных.

С собой у меня было двадцать шесть песо – мизерная сумма Я купил бутылку вина, а потом сел в автобус на Росарио. Благодаря кое-каким контактам я знал, где найти Вивиану. Ее только что освободили, и теперь она столкнулась с трагической смертью своих родителей.