Мой брат играет на кларнете

– Давайте позвоним кому-нибудь из ребят! – предложил я.

Начали с Парамонова. Это был человек лет двенадцати с половиной, не более. Восторженность была его яркой особенностью. Он мог сделать слона не только из мухи, но даже из комара. Я знал, что, если позвонить Парамонову, он растрезвонит об этом звонке на всю школу.

– Парамонов, – произнес я в трубку чуть приглушенным, таинственным голосом. – Привет тебе прямо со старой дачи!

– Вы еще там?

– А где же нам быть?

– Потрясающе! С Нинель Федоровной?

– Нет, абсолютно одни.

– Просто не верится!

– Приезжай посмотри!..

– Одни в целой даче?

– Да. Она полностью в нашем распоряжении.

– Потрясающе!

– Мы вернемся глубокой ночью.

– Не может быть…

– Позвони ко мне домой и проверь у родителей. Или к Покойнику. Уж родители не соврут!

– Почему же так поздно?

– Мы сидели в подвале.

– Долго?

– Четыре с половиной часа. А может быть, больше.

– Потрясающе! А что вы там делали?

– Раскрывали страшную тайну.

– И раскрыли?

– Да, мы раскрыли. Тайну скелета!

– Кого?

– Скелета, скелета… Не удивляйся!

– Настоящий скелет?

– А ты думал – игрушечный?

– Чей?

– Трудно сказать с абсолютной точностью. Мы не были с ним знакомы…

– Вы в той самой даче? Которая описана в повести? Ну, в той, в которой исчез человек!

– Мы тоже могли исчезнуть. Но мы боролись!

– Их было много?

– Один человек.

– Всего один? А вас целый литературный кружок!

– Если бы ты видел его, ты бы понял… Но мы победили. Теперь он наказан и находится в заточении. Мы посадили его в подвал!

Потом мы стали звонить другим своим одноклассникам.

– Слушайте старую дачу! – говорил я. Или так: – На проводе – старая дача! Мы вернемся глубокой ночью…

Нам завидовали и поэтому сомневались:

– Наверное, сидите дома?

– Можете проверить у наших родителей. Уж родители не соврут!

Чтобы Наташа не сочла меня в чем-то нескромным, я говорил: «Мы боролись… Мы разгадали… Мы посадили в подвал…» Хотя на самом деле боролся с Племянником я один, и я один загнал его в подземелье. «Пусть для своих одноклассников я буду пока безымянным героем, зато для Наташи навсегда останусь скромным и чистым!» Эта мысль меня утешала.

– Разве нам не пора на станцию? – спросил Покойник.

– Пора, мой друг, пора! – со вздохом ответил я; мы еще не успели обзвонить всех: в нашем классе училось сорок два человека.

Время у нас было, но сомнения меня подгоняли: «А если я снова что-нибудь перепутал? А если электричка придет раньше, чем полагается?..»

– Бежим! – сказал я. Ходить мы в тот день вообще разучились.

– Но сначала надо выпустить из подвала Племянника, – сказала Наташа.

– Зачем его выпускать?

– Чтобы он там не умер.

– О, как ты добра! – воскликнул я и прижал руки к груди.

– Пусть сидит «за решеткой, в темнице сырой», – сказал Покойник. – Разве он не заслужил наказания?

– По-моему, он свое отсидел, – сказала Наташа. И взглянула на часики.

– Мы видели гораздо больше, – возразил я. – Хотя ни в чем не были виноваты. Почему же он должен сидеть меньше, чем мы?

Мне не хотелось ей возражать. Выполнять любое ее желание – вот что было моей мечтой! «Но как же нам его выпустить? Каким способом? – молча рассуждал я. – Пожалуй, освободить его из подвала еще трудней, чем загнать туда!» Мы вышли из комнаты и стояли возле лестницы: она вела прямо к железной двери, которая вела прямо в подвал.

– Он ведь не сам… Это же я… – тихо начал Глеб.

– Молчи! – Грозным шепотом я закрыл ему рот: не хватало еще, чтобы он сознался и сам все раскрыл. Нет, это должен был сделать я, Детектив!

– Наташа права, – сказал добрый Принц Датский. – По-моему, племянник Григорий уже осознал… Сидит тихо. Как раз в эту минуту из подвала донеслось:

– Откр-рой! Слышишь, парнек? Сломаю стену! Оторву тебе голову!

– Я готов пожертвовать своей головой! Но она еще может вам пригодиться: следствие не закончено! – крикнул я, перегнувшись через перила, чтобы Племянник услышал. – Кое-что мне неясно… Следствие будет доведено до конца! До победного! И, может быть, я найду смягчающие вину обстоятельства. Так что сидите тихо!

Я взглянул на Глеба. Он пригнулся, и нежная, бархатная кожа его лица покрылась нервными пятнами. Я пощадил Глеба и не стал объяснять, что именно я уже выяснил и что осталось неясным. Кроме того, по всем правилам я не мог его обвинять, не установив мотивов совершенного преступления. А может быть, среди этих мотивов действительно найдутся смягчающие вину обстоятельства? Для Глеба и даже, может быть, для Племянника. Законность! Прежде всего законность!..

– В конце концов, я могу пожертвовать своей головой, – повторил я. – Но одной головы ему будет мало… А вами рисковать не могу! – и взглянул на Наташу.

– Откр-рой! – орал из подвала Племянник. – Дачу сожгу! Не пожалею себя!

– Вот видите: он себя не хочет жалеть. А вы думаете, что он пожалеет вас. О, как вы доверчивы!

– Что же делать? Время идет, – сказала Наташа, – где выход, Алик?

Все повернулись ко мне. И в их глазах я прочел надежду, которую не мог обмануть!