Мой брат Михаэль

Я перевернула страницу и потянулась стряхнуть пепел. За десять дней Эгейского солнца бледная полоска от кольца на загорелом пальце начала исчезать, следы шести долгих лет пропадают без сожаления, растают и приятные воспоминания, и едкое любопытство – была ли Золушка счастлива в браке…

«Но признаю, что есть и другая сторона у Этой Великой Эмансипации. Филип столько лет носил меня по своим замечательным – ты не можешь этого не признать – волнам, что иногда я чувствую себя выброшенной на берег. Казалось бы, что-нибудь, хоть жалкое подобие приключения, могло бы и случиться с относительно молодой женщиной (двадцать пять, это как?), слоняющейся в одиночестве в глуши Эллады, но нет! Я иду неукротимо от храма к храму с путеводителем в руке, бесконечными вечерами пишу заметки для прекрасной книги, которую давно собираюсь создать, и убеждаю себя, что наслаждаюсь миром и тишиной… Понятно, что это – обратная сторона медали, и я когда-нибудь привыкну, и, если бы случилось что-нибудь замечательное, интересно, как бы я себя повела – наверняка у меня есть какой-нибудь талант, просто он слабо проявлялся рядом с его избытками. Но, похоже, жизнь не собирается даваться в женские руки, нет? Я, как обычно, усядусь писать книгу, которую никогда не доведу до конца. Со мной никогда ничего не случается».

Я положила сигарету и взяла ручку. Лучше бы закончить в другой тональности, а то Элизабет, не дай бог, подумает, что я недовольна расставанием.

Я написала, жизнерадостно осклабившись:

«В целом у меня все хорошо. С языком трудностей нет. Почти все немного говорят на французском или английском, а я сумела выучить слов шесть на греческом. Но, конечно, не без осложнений. Я не слишком хорошо обращалась с деньгами, не скажу, чтобы уже разорилась, но вообще-то зря ездила на Крит. Он стоил этого, о Боги, но жалко, если теперь придется не ехать в Дельфы. Недопустимо их пропускать, об этом даже подумать нельзя. Необходимо как-то туда попасть, но, боюсь, что больше однодневного путешествия не потяну. В четверг туда идет туристический автобус, видимо, придется им удовольствоваться. Если бы только у меня была машина! Как ты думаешь, если молиться всем богам сразу?..»

Рядом кто-то прокашлялся, его тень виновато легла поперек страницы. Я подняла голову. Это не был официант, пытающийся вытащить меня из-за столика. Маленький черненький мужчина в заплатанных облезлых хлопчатобумажных брюках и замасленной голубой рубашке глупо улыбался из-под неизбежных усов. Штаны он подвязал веревкой, но не очень ей, похоже, доверял, поэтому крепко вцепился в них грязной рукой. Я, должно быть, смотрела с холодным удивлением, потому что вид у него стал очень заискивающий, но он не удалился, а заговорил на плохом французском.

– Это про машину в Дельфы.

Я глупо посмотрела на собственное письмо.

– Что про машину в Дельфы?

– Вы хотели машину в Дельфы, нет?

Солнце освещало даже этот угол кафе, выглядывало из-за его спины.

– Почему. Конечно, да. Но не понимаю, как?..

– Я ее привел.

Грязная рука, та самая, которая поддерживала брюки, помахала в сторону сияющей двери. Мои глаза смущенно последовали за его жестом. Там действительно существовала машина – большое черное не слишком новое сооружение, припаркованное у края мостовой.

– Послушайте, я не понимаю!..

– Вот! – С усмешкой он выудил ключ от автомобиля из кармана и покачал им над столом. – Вот это. Это – дело жизни и смерти, я понимаю это – да, совершенно. Поэтому иду как могу быстро…

Я начала слегка задыхаться.

– Не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите.

Усмешка сменилась выражением живой озабоченности.

– Опоздал. Знаю. Виноват. Мадмуазель простит меня? Она успеет. Машина выглядит не слишком, но она хорошая, да, очень хорошая вещь. Если мадмуазель…

– Послушайте, – сказала я терпеливо, – я не хочу машину. Извините, если ввела вас в заблуждение, но не могу ее нанять. Видите ли…

– Но мадмуазель сказала, что желает машину!

– Знаю. Извините. Но дело в том, что…

– И мадмуазель сказала, что это – дело жизни и смерти!

– Мадмуа… я не говорила. Вы это сказали. Боюсь, что не хочу вашей машины, мсье. Простите, но не надо мне ее.

– Но мадмуазель…

Я сказала прямо:

– У меня нет денег.

Его лицо немедленно осветила очень белозубая и откровенно привлекательная улыбка.

– Деньги! – произнес он пренебрежительно. – Мы не говорим о деньгах! Кроме того, – добавил он с редкой простотой, – все уже оплачено.

– Оплачено?

– Но да. Мадмуазель заплатила раньше.

Я вздохнула на три четверти с облегчением. Это все же не колдовство или вмешательство греческих ироничных богов. Он просто ошибся.

– Очень жаль. Недоразумение. Это не мой автомобиль. Я его вовсе не нанимала.

Ключ на секунду перестал раскачиваться, но затем завертелся с нерастраченной силой.

– Это не та машина, которую мадмуазель видела, нет, та была плохая, дрянная. Она имела – как это сказать? – трещину, через которую выходила вода.

– Течь. Но…