Мой братишка

С той минуты, как он бросил на стол записную книжку Кима, он больше меня не замечал. Уходит на работу, возвращается, а меня будто и нет. Словно я стенка или предмет какой-нибудь вроде корзинки для мусора. И длится такое вот уже две недели.

Вначале я по десять раз на дню приставал к нему:

— Папа, скажи, что с Кимом, ответь мне, пожалуйста!

Но папа все молчал и только как-то странно посматривал на меня, и я перестал приставать к нему с вопросами.

Вскоре после возвращения из-за границы папа разговаривал с мамой по телефону. Он просидел у аппарата целую субботу и полвоскресенья, прежде чем его соединили. Мама улетела в командировку в Тегеран. Тогда-то все у нас и случилось. Впервые ей посчастливилось отправиться в такую интересную поездку, а теперь придется оторваться от своей группы и вернуться домой намного раньше остальных.

О состоянии Кима я узнал из их разговора. Папа сказал, что ему нельзя двигаться, он говорил о какой-то сыворотке крови, которую надо раздобыть. И все уговаривал маму особенно не расстраиваться, не волноваться, хотя сам он спокоен не был. Положив трубку, папа начал взволнованно ходить по прихожей, где у нас находится телефон, он что-то бормотал себе под нос, и лицо его стало непривычно красным. Он даже не заметил, что я стою в коридоре. Из телефонного разговора я понял: мама приедет только через неделю.

Когда я снова подошел к папе, он, не взглянув на меня, удалился в свою комнату. После этого мне стало очень плохо, меня начало тошнить. Да так сильно, что я чуть не задохнулся. Папа никак не реагировал. Я даже думал, он ничего не слышит, но тут дверь в ванную вдруг открылась и он крикнул:

— Хватит устраивать комедию! Этим делу не поможешь!

Захлопнув дверь, он снова ушел к себе в комнату. Он мне не верил.

Неужели он мог подумать, что мне нисколько не жаль Кима?! Как мне захотелось сейчас же пойти к больнице и просидеть там целую ночь! Пусть я простужусь, заболею, может быть, даже воспалением легких. Но потом я подумал: «Какое же я имею право так поступать, так расстраивать папу? Вот свинство! Тогда пришлось бы заботиться еще и обо мне».

«Да, свинство!» — так я сам себе тогда и сказал.

Конечно, папа сердился на меня из-за Кима. И, конечно, он не разговаривал со мной, желая наказать меня, это понятно. Вообще-то нас никогда не наказывали, никуда не запирали, не говоря уж о том, чтобы лишать чего-либо вкусного. Хотя именно так поступали родители всех моих знакомых мальчишек: чуть не послушаются — их не пускают гулять, а то и поддадут. Мы же всегда должны были сами, своим умом доходить до того, что именно мы сделали неправильно.

Однажды, мы с Кимом были еще маленькие, родители затеяли прогулку за город. Они хотели навестить своих знакомых, а мне не терпелось поехать купаться. Я развопился, что к их знакомым ехать не собираюсь, лучше вообще останусь дома. Папа держался совершенно спокойно. Он только спросил Кима: «А ты?» Ким утвердительно кивнул головой, ему было все равно, куда ехать. Я был уверен, что мама не оставит меня дома, и упрямо повторял: «Не поеду, и все!» Но мама, хоть и с явной неохотой, открыла сумку и отложила еду, взятую в расчете на меня. «Оставляю тебе перекусить», — сказала она.

Папа отделил от своей связки ключей один ключ — тогда у нас с братом еще не было своих ключей — и приказал быть повнимательнее, не потерять его, если я надумаю пойти гулять.

Они собрались и ушли.

Очень хорошо помню, в какую я пришел ярость. Сначала я просто окаменел посередине комнаты, потом не выдержал, бросился за ними, но было уже поздно. Я все еще не верил, что они могли уехать за город без меня. Какое-то время я постоял перед домом и затем решил вернуться в квартиру. Пусть они меня там найдут. Домой! Но домой-то я и не попал. Выскочив, я захлопнул дверь, а папин ключ остался на столе. Там же лежал и пакет с едой. Как же я их ненавидел в это мгновение!

От нечего делать я пошел в сквер, но у меня не было даже пятидесяти геллеров, чтобы выпить воды. Помню, каким мучительно долгим был этот день. Я был голоден как волк, и какая-то женщина с коляской, севшая рядом со мной на скамеечку, предложила мне булочку. Разумеется, я ее взял.