Кайзер возвращается и на этот раз держится почти что по-отечески:
- Давайте еще раз переговорим начистоту, но смотрите - если вы всего не расскажете, то мне не останется ничего иного, как доложить по начальству, что вы ведете двойную игру...
Я показываю на телефон:
- Поступайте как знаете.
Кайзер тянется к телефону, сначала нерешительно, потом энергично:
- Надеюсь, вы хорошо подумали.
- Несомненно, - холодно отрезаю я.
- К сожалению, у меня больше нет сомнений, что вы и сегодня шпионите для Советов - как и во время войны...
Он набирает номер:
- Hallo?.. Here is mister Kaiser speaking. Major Bradly, please... Hallo, Jeff...*
Я бегу в дирекцию, быстро рассказываю, что происходит, и прошу срочно уведомить союзническую комендатуру. Потом возвращаюсь в гримерную.
Кайзер все еще "разговаривает" по телефону.
Несколько минут спустя в комнате стоят два рослых "джи-ай"*, суют Кайзеру под нос обрезанный телефонный шнур и указывают на дверь.
Кайзер пожимает плечами и выходит.
День спустя все разъясняется.
Кайзера зовут совсем не Кайзер, и к "Парамаунту" он не имеет никакого отношения, не является также военнослужащим или тем более сотрудником секретной службы. Он немец, работает кельнером в американском казино для офицеров и основательно запутался.
Кайзер - типичный продукт послевоенного времени, ни больше ни меньше, но явление необыкновенно типичное и отнюдь не единичное в эти годы, когда пышным цветом расцвели обман, интриги, мошенничество, спекуляции и доносы.
При всем том существуют не только "кайзеры" - мелкие, примитивные мошенники; есть и другие, более могущественные и оттого более опасные, которые точно так же, как и он, раздувают "шпионские истории" и, ради того чтобы на сенсации сделать себе имя, не колеблясь способны "запустить" клевету: в лондонском журнале "Пипл" всплывают первые слухи о моей якобы шпионской деятельности. Правда, "Пипл" оставляет вопрос открытым - работала ли я на Гитлера или на Сталина или же на обоих сразу.
Все это я не воспринимаю всерьез, потому что за годы жизни в свете рампы научилась не обращать внимания на сплетни и пересуды.
Немецкие газеты подхватывают "сенсационное сообщение".
Я мешками получаю письма с угрозами, к тому же теперь еще и пущен слух, будто я награждена орденом Ленина.
На улице ко мне подбегает молодая девушка, плюет в лицо и кричит:
- Вот тебе, изменница!
Вытираю лицо и молчу. Что тут можно поделать?
Я отправляюсь в комендатуру и прошу официального опровержения о моей якобы шпионской деятельности. Опровержение дано. Я знаю, что существуют, кроме того, еще два варианта.
Вариант первый: газеты дают ироничный комментарий, в соответствии с ним опровержение теперь является косвенным подтверждением сообщения, которое до сих пор было лишь слухом, - и продолжают строчить дальше.
Вариант второй: эти бульварные листки живут по проверенному принципу, что нет ничего старее, чем вчерашняя газета, - и со временем отправят "дело о шпионаже" на свалку. Я рассчитываю на второй вариант. Видимо, зря. Жду два года.
А потом на первой странице штуттгартской газеты "Вохенпост" появляется фотография из моего старого фильма. В левой руке я держу статуэтку. С помощью немудреного технического трюка маленькая фигурка ретушируется и превращается в высокую советскую награду. Подпись: "Ольга Чехова с орденом Ленина. За верную шпионскую службу". Газета обещает также раскрыть закулисные стороны "жизни культуры" и "пикантные подробности о знаменитой актрисе".
Среди прочего там можно было прочесть следующее:
"Несколько дней спустя в моем кабинете без предварительного звонка появляется, возникнув словно из-под земли, красивая женщина - Ольга Чехова. Под ее меховой шубкой поблескивает орден Ленина. Подаренная вилла и советская охрана - благодарность за долголетнюю шпионскую деятельность в ближайшем окружении Адольфа Гитлера. Тот так и не сумел раскусить прекрасную Олли и, как видную представительницу немецкой культуры, приглашал на все балы, во время войны на дипломатические приемы, потчуя ею иностранцев. Лишь Геббельс с его юридическим чутьем всегда высказывал предостережения. Но Гитлер полагал, что маленький доктор потерпел с ней фиаско и желает отомстить.
Итак, Ольга, свидетельница возникновения и падения тысячелетнего рейха, улыбаясь, спросила, понравилось ли мне в "Фольксбюне"*... Я уклонился от ответа.
Она улыбается: ""Фольксбюне" - это будущее мирового театра, и Берлин - его европейская колыбель. Проявите же понимание!"
Улыбаясь, размахивая пальмовой ветвью мира и, несмотря на это, бесконечно опасная, молча покидает она мою комнату.
Затем в течение нескольких недель о ней в Берлине ничего не было слышно. Теперь игра в театрах уже не входила в задачи Олли..."
Мой адвокат доктор Ронге подал жалобу.
Писака возражает в следующих выражениях: