Мой человек

Но я же не такая! Я и не грубая, и усов у меня нет, мужчин я и не пускаю, и пинками не выталкиваю, и правду-матку не режу, и лицо у меня мягкое… Почему Мариша каждый день общается со мной, а становится похожей на свою прабабушку Тоню и прапрабабушку Нину? Или я вообще все это придумываю? От одиночества.

До сегодняшнего дня я не ощущала себя одинокой. А сегодня, когда Мариша ушла, не оглянувшись, закинув рюкзак за спину, на юбилей Ильи… Не знаю. Может быть, надо было сказать ей: «Не ходи. Что уж, ты так его любишь? Или ты боишься, что он перестанет тебе помогать? Скажи самой себе правду-матку, режь, не бойся!» Но ведь я так своей любимой дочери никогда не скажу.

И она ушла. А я осталась. У меня вообще такое ощущение, хотя мы по-прежнему живем в одной квартире с Маришей, что она – ушла, а я – осталась.

Осталась в ее детстве. Осталась там, где я была нужна ей постоянно. Где я была умной и красивой, где она исподволь не взглядывала на меня своими темными (не моими!) глазами, и я не читала в них что-то такое, что мне расшифровывать совсем не хочется. Я же не интересуюсь политикой, не всегда могу поддержать разговор в нужном русле, не соответствую ее нынешним идеалам… Я осталась в том приятном времени, когда Мариша была милой, доверчивой, ласковой, наивной… Держалась за меня маленькой теплой ручкой… Так медленно росла, и я долго, до четырех лет, носила ее на боку, и это была самая приятная ноша. Мариша обхватывала меня маленькими ножками, крепко цепляясь, и мы так ходили, когда она уставала. Никто не думал, что эта малышка станет когда-то выше меня ростом… Будет иметь на все свой взгляд. Это не плохо, но отчего-то хочется все глубже и глубже уйти в прошлое… Туда, где Илюша был с нами… или даже раньше… Когда еще не было Илюши… Когда все в моей жизни могло повернуться по-другому.

Я встала.

– Спасибо за ужин. Я поеду.

Михаил, тут же подхватившись, уже протягивал руку Алёше.

– С тебя – мастер-класс у меня на курсе, – сказал он. – И в жюри на конкурсе будешь.

– Конечно, конечно, – ответил Алёша, глядя при этом на меня.

Мне не хватает такого взгляда. Очень нужно, чтобы кто-то, хотя бы изредка, смотрел на тебя так. С любовью и надеждой. Это все из прошлого. Никакой любви у Алёши ко мне быть не может. Прошло сто лет. Ему это тоже все кажется, как и мне, я это точно знаю.

Я тряхнула головой и отвела глаза. Что за наваждение…

– До свидания, – сказала у ворот Вика, тоже проводив нас с Михаилом прямо до ворот.

Она не стала накидывать пальто, вышла, как была – в темно-синих джинсах, приятном мягком свитере цвета спелой сливы, на босу ногу. Алёша попросил ее:

– Простудишься, иди домой!

– Так и ты простудишься, Алёшенька, – сказала Вика, беря его за руку.

Ничего не было в этом жесте особенного, никакого указания на собственность. Просто теплая, хорошая дружба. Я видела, что у них все хорошо. Алёша спокоен, доволен жизнью, у него уютный, красивый дом, прекрасная, умная и тонкая жена, такая, которая нужна большому музыканту. Ведь Алёша за то время, что мы не виделись, стал большим музыкантом. Из смешного милого юноши превратился в успешного, гастролирующего по всему миру артиста. Как бы я отнеслась к нему, если бы встретила его разбитым, расплющенным жизнью, если бы он рассказывал не о поездках и красотах других стран, если бы ему не рукоплескал Большой зал консерватории? Не знаю. Может быть, с таким бы меня судьба и не свела. Все наши случайности вплетены в большой невидимый предопределенный путь. Судьбой ли, Богом ли, нами ли самими, всем ли вместе он предопределен, но это именно так.

Мы с Михаилом молча сели в машину. Я не стала оглядываться на Алёшу. Не знаю, смотрел ли он мне вслед. Даже если и смотрел. Что за детский сад! Нам же не по пятнадцать лет. Смотрел – не смотрел… У каждого своя жизнь, налаженная. Точнее, у него налаженная, а у меня…

Не знаю, что так изменилось у меня в жизни. Я вдруг поняла, что я нигде. Хотя это и неправда. У меня хорошая постоянная работа. Меня, наверное, любят некоторые дети. Предмет мой необязательный, но приятный. Высот ни один ребенок не достигнет, но чему-то научится, проведет свободное время в хорошей компании, где никто не ругается, а преподаватель учит создавать своими руками красивое из ничего…

Преподаватель – это я. И этому преподавателю сейчас очень одиноко. Потому что нет ни одного человека на свете, кому бы я могла об этом рассказать. Я не имею привычки жаловаться, даже подругам. Да и на что? Что я живу одна? Все мои приятельницы и знакомые, почти все, живут одни с детьми. У меня нет денег? У кого они есть? Живем же как-то. Дочка выросла и скоро насовсем уйдет в свою жизнь? Так это хорошо, хуже было бы, если бы она металась и не знала, куда ей дальше идти. На что жаловаться? На одиночество. А что такое одиночество? Отсутствие одного-единственного, близкого и родного человека, для меня так.