Мой человек

Мариша стала показывать мне жестами, что она подождет меня за дверью, но я отмахнулась и закрыла дверь комнаты. В тот момент мне казалось, что гораздо важнее договорить с Алёшей, и не страшно, если на меня обидится дочь.

Я пропустила его ответ, пока переговаривалась жестами с Маришей.

– Оля… Ты не слушаешь меня. Хорошо. Прости, что я так рано позвонил. Просто ты не отвечаешь, и я решил…

– Молодец, что позвонил.

– Давай погуляем, если будет хорошая погода, и поужинаем. В пять тридцать я освобожусь. Мы обычно вовремя заканчиваем репетицию, зал расписан. Можешь приехать в центр?

– Да, могу… Хотя… ну как… У меня же работа…

Я провела рукой по лбу. Я что, вообще с ума сошла? Как глухонемая разговариваю с Маришей, прячусь от нее, договариваюсь о свидании во время работы…

– Алёша, что-то я выпала из реальности… Нет, я не могу. Я же работаю.

– До которого часа ты занята?

– До восьми.

– А где ты работаешь?

– В Доме творчества, с детьми.

– Адрес скажешь?

– Да.

Через годы и расстояния сохраняется то удивительное, что когда-то повлекло нас друг к другу. Мне ведь он тоже нравился, не так, как Илья, но очень нравился. Нравилось, как он говорит, спокойно, увлеченно, нравилась его внешность. Ничего внутри не переворачивалось, но мне было с ним приятно и хорошо. Я ведь поначалу даже думала, что это любовь. А когда пришла настоящая любовь, я поняла, что то была просто симпатия. Может быть, если бы не Илья, симпатия и переросла бы во что-то большее. Но кто теперь это знает…

Я быстро накинула спортивную куртку и догнала Маришу на бульваре. Тем более это сделать было очень легко. Мариша сидела рядом с какой-то кошкой и гладила ее.

– Можем взять ее, мам? Мне кажется, у нее лапа сломана или подвернута… Видишь, как она лапку держит?

– Лапка как лапка… Холодно, она поднимает ее.

– Ну, мам… – Мариша умоляюще подняла на меня глаза.

– Будешь приучать ее к лотку?

– Буду.

– Повезешь сама к ветеринару в случае чего?

– Повезу.

– Бери.

Мариша подняла на меня глаза, не вставая.

– У тебя что-то произошло?

– Нет, я просто встретила… – я замялась, – друзей из юности. Вику и Алексея.

– А ты сейчас дома с Викой разговаривала?

– Да. С Викой. Ты будешь бегать?

– Нет… Я кошку тогда домой понесу.

– Понесли вместе.

Мариша сняла свою куртку, оставшись в свитере, завернула в нее кошку, и мы поспешили домой, с пополнением семейства.

– Как назовем? – спросила я совершенно счастливую Маришу.

– Не знаю…

– Давай назовем Рыжик.

– Нет, – Мариша погладила кошку, которая на удивление спокойно сидела у нее на руках. – Я назову ее Розочкой.

– В честь Розы Люксембург, что ли? – усмехнулась я.

Мариша нахмурилась.

– Мам, есть вещи, о которых не надо шутить. Иначе можно остаться без почвы под ногами.

– Человечество шутит обо всем, вообще-то, – пробормотала я. – Или почти обо всем. Ладно, хорошо. Так почему?

– Ну… – дочка чуть помедлила, – как у Маши… есть Розочка…

– У какой Маши? – не поняла я.

– Из мультфильма «Маша и Медведь». Розочка, ее свинка, которую она воспитывает… Неужели не помнишь?

Мне стало как-то жарко. И стыдно. Кажется, я совершаю одну из самых распространенных ошибок родителей. Когда их детям исполняется восемнадцать лет или около того, они вдруг резко отходят в сторону и говорят: «Все, мой ребенок это больше не ребенок!» И как-то в этой фразе сами собой переставляются слова. Мой ребенок – не ребенок. Не мой ребенок…

Я взяла Маришу под руку, хотя так и неудобно было идти. Все всегда предостерегают от другой крайности – от гиперопеки. Сколько смешков, анекдотов, историй о детях, которых родители не отпускают до старости… Но почему-то не рассказывают о детях, которых родители отталкивают от себя. Я не знаю ни того, ни другого, поскольку жила с бабушкой и всегда была для нее маленькой. И бабушка рано оставила меня наедине с моими проблемами, ушла насовсем.

– Очень красивое имя Розочка, – сказала я. – Подходит. Тем более, кстати, что это точно кошка, а не кот.

– Почему? – недоверчиво улыбнулась Мариша. – У тебя так настроение меняется, мам…

– Прости. Кошка – потому что трехцветная. Я вспомнила, что три цвета бывают только у девочек. И они лучше всего ловят мышей.

– У тебя есть мыши?

– Ага, в голове. Съели всех тараканов, – вздохнула я.

Я хотела спросить у Мариши, кто такой Коля, который ей постоянно пишет, – на телефоне, который Мариша никогда не прячет, постоянно высвечиваются его сообщения. Я их не читаю, но вижу – от кого. Семь сообщений в минуту. И я не замечаю, чтобы Мариша рвалась тут же отвечать или хотя бы открывать их. Я помню, она мне принималась рассказывать о каком-то мальчике с физического факультета… или не с физического… А я не стала слушать, ощутив мгновенную неприязнь к ней. Как-то я не готова была понять и принять, что Мариша теперь теоретически может даже замуж выйти. Я это знаю, но мне это неприятно. В подробности я вдаваться не хочу.