Мои чужои король (СИ)

Он стягивает её почти аккуратно, но потом отбрасывает как тряпку, приподнимается… любуясь моей наготой, от чего я начинаю дрожать, и снова накрывает своим телом, превращаясь в горную лавину, о которых с такой опаской говорят даже ярлы.

Сминает, поглощает, забирает от жадного вожделения даже воздух, которым я дышу, даже мои стоны, опрокидывая в темноту, из которой нет возврата…

Я чувствую и боль, и жажду, и что-то необычное, почти звериное, требующее рычать и вцепляться в ответ. Я старательно льну, прилипаю к мужскому телу, желая раствориться в нем — или растворить его в себе. Жажда признанать меня своей, наконец, утолена, но мне, вот что странно, хочется чего-то большего. Чего? Быть может заглянуть за предел той темноты, в которую меня погрузили с моего же позволения?

Я то открываю глаза, всматриваясь в пляшущие на стенах и потолке отблески пламени факелов, в бездонный взгляд мужчины, в капельки пота, стекающие по светлой коже, то зажмуриваюсь, стараясь сохранить в сокровищнице памяти эту ночь…

Движения Ворона все более резкие и весомые, а потом он почти вдавливает меня в тюфяк… и долго лежит, шумно дыша, укрытый лишь жаром своей распаленной кожи и моими хрупкими по сравнению с ним руками и ногами, оплетншими его сбруей… Согретый моим сонным дыханием и мыслями…

— Моя колдунья…

Он нехотя переворачивается, отчего я болезненно морщусь, а потом тушит факелы и накрывает нас сначала покрывалом, а потом и шкурами.

Вжимает меня в свое все еще влажное тело, по-хозяйски прихватывая грудь и талию.

И мы засыпаем под мерное гудение ветра за толстыми замковыми стенами.

ГЛАВА 8

— А это правда, что вы только рану лизнете — и сразу ясно становится, кто чем болен?

Любопытная мордашка среднего из детей ярла Мули просунулась в дверь.

Роженица шикнула и тут же зашипела от боли, вцепляясь в руку своей служанки, а я негромко засмеялась.

— Твоя мама не больна, так что в том нет необходимости.

— А если…

— Торн! — уже зарычала женщина, а мальчишка ойкнул и тут же скрылся.

— Простите, кюна, — вздохнула жена ярла, — Сладу с ними никакого…

— Я не обижаюсь, — покачала головой, продолжая улыбаться.

Такое отношение к кюне, как к доброй и разумной хозяйке и матери своего народа, меня только радовало. Пусть я его чувствовала не от всех, от немногих — прочие пока присматривались и ограничивались почтением. Лед треснул.

Но я удивилась, что Кирста меня позвала в помощь, а не повитух и целителей, которые жили в замке и пользовались должным уважением.

Беременная четвертым ребенком женщина была непреклонна.

— Тяжело хожу, — пояснила она мне, — и возраст уже… Муж обеспокоился, да и самой неуютно, впервые в жизни боюсь… А вы мне поможете, я знаю. Чувствую.

Я оценила это доверие и уверенность в моих навыках. И пообещала самой себе, что сделаю все, чтобы и ребенок, и Кирста выжили.

Может у меня и не было столько опыта… но колдунья я или нет? И руки ведь могу приложить, чтобы боль снять, и пошептать для успокоения, и богов призову, если понадобится… Да изрядно увеличившийся запас трав и прочих средств придавал мне уверенности. На Севере многое, как оказалось, росло по весне и лету. И было собрано должным образом и в должное время, высушено как положено — ни целители, ни старуха, живущая у стены и почти не говорящая уже, не отказали от того, чтобы поделиться. А я в свою очередь показала им несколько растений, неизвестных в этих местах.

Так что тканевые мешочки были полны.

Крапива, тысячелистник, подорожник, чистотел, рута, зверобой, белена, болиголов, волчий борец, можжевельник. Отваром из северного мха мы лечили кашель, любые болезни грудины; можжевельник применяли при болях в животе и костях, из дягиля варили отвары, чтобы воспаления снять. Чистотелом от наростов кожных избавлялись и чистили тело, если горечь желтая разливалась. Что в долинах, что на Севере все в дело шло. Отвары готовили, припарки. Скручивали листья, чтобы окуривать больных и помещение — и от хворей избавиться помогало, и от дурного глаза. Как обереги носили. Травами и семенами можно было прибавить здоровья, мощи мужской, женской плодовитости. А если кто из приспешников злых богов насылал на воина мороки или несчастья, то вязали на руки высушенные стебли и пропитывали их отваром зверобоя и полыни, лишая силы колдовские чары.

Боги тоже слышали запахи, а каких-то и боялись.

Вот и сейчас я подожгла девясил с мятой и прошептала несколько слов, отгоняя любопытствующую Хель.

Чувствовала, что подступилась ведь — вдруг будет кем поживиться и отправить в темноту подземного царства. И Криста чувствовала. Не колдунья она, но сила матери живородящей порой посильнее колдовской будет. Порой и божественной сильней. Потому и позвала меня темноволосая северянка, ну а я делала все зависящее от меня — уберегала от кровопотери и замирания, оберегами и словами гнала прочь даже саму мысль о возможной смерти.