Мои чужои король (СИ)

Раны осмотрела и только вздохнула горестно, проводя руками по пылающей коже и воспаленным краям.

От накатывающей паники спас звук. Невнятный глухой стон, что родился в тяжело поднимающейся груди Ворона. Он отразился от стен и впитался в мое сердце вместе со вздохом.

Я сморгнула слезы и провела руками над телом мужчины.

Легенды сказывали, что руки короля и королевы и без особых даров обладали такой исцеляющей силой, что доступна только альвам. Что чем больше любви и приязни ты испытываешь к человеку, тем вероятней твоя помощь. И видят боги, я готова была сполна налить своей любви в кубок, но… ни одно колдовство быстро не подымет после таких ранений.

После того, как стержень силы истлел.

Да пусть будет долго! Я буду воевать за каждый час!

До вечера я хлопотала над мужем. Всё, что нашла в крепости и собственном заплечном мешке использовала, почти все силы и слова истощила, все заклинания и заговоры вспомнила…

А вечером за мной пришли.

— Кюна, — ярл Клепп говорил тихо, — Посланники чужаков требуют вас на стену.

ГЛАВА 9

— Останьтесь внизу.

— Но кюна…

— Останьтесь внизу. Все, — голос делается резче. А потом я обращаюсь непосредственно к ярлу Клеппу, — Вы все еще видите во мне рабыню, раз не исполняете приказы сразу?

— Я все еще хочу защитить свою королеву!

Злится. Пусть злится — злость есть порождение жизни.

— Они бы выстрелили мне в спину, если бы хотели убить. На стене со мной ничего не случится, так что хватит спорить. И отзовите этих несчастных созданий, что взяли в свои руки луки и мечи — впервые в жизни ведь, да? Они бесполезны. И, даже переодевшись в доспехи, не имеют устрашающий вид.

Я поднимаюсь на стену одна.

Щербатая каменная лестница то и дело осыпается под моими ногами, но я не смотрю под ноги — только вперед.

Выдыхаю.

Это даже красиво… Закат, скорая смерть и несколько темных всадников на фоне багрового неба. И почему я никогда не смотрела на закаты?

В них жизни не меньше, чем в рассветах.

— Я жду от тебя приятных мне вестей, Эсме, — кричит мой брат снизу.

Надо отдать ему должное — с непокрытой головой. Сидит на коне. И воины без щитов и вскинутых луков. Убить их сейчас — не по воле богов. Но не это меня останавливает…

С Оддом у меня есть маленький, но шанс договориться.

Со сбившейся в темную тучу озлобленной толпой там, позади — нет.

— Мне нечем тебя порадовать. Никто не будет ждать тебя с распростертыми объятиями.

Я допускаю в голосе сожаление, а сама думаю.

Думаю на протяжении всего этого дня… но именно сейчас начинает вырисовываться что-то совершенно безумное. Идея, которая способна воплотиться разве что с помощью колдовста…

Но я колдунья или нет?

— Не впустят в свой дом? — рычит Одд.

Ни в дом, ни в свои тела, ни в свои души, братец.

Да, я не задала им ни одного вопроса. И вовсе не потому, что была уверена — так и ответят гордо. Не бывать ногам врагов в их крепости с их разрешения. Кто ответит?

Малые дети, цепляющиеся за юбки матерей?

Изможденные женщины?

Воины без сил и крови?

Но я знала точно — как только долинные попадут в крепость как победители, даже благородные превратятся в чудовищ. Такова уж человеческая натура. У меня только один шанс спасти жизни…

Вывести их прочь.

— Не впустят, — говорю звонко, — но они готовы оставить его добровольно.

— Трусы!

— Я говорю про женщин и детей, Одд, — с каждым мгновением моя мысль обретает все больше жизни, — Про тех невинных, ради кого я рискую собственной головой. Позволь уйти отсюда женщинам и детям…

— Они не хотят видеть смерть своих мужей? — хохочет братец.

Знал бы ты Одд… знал бы, сколько “мужей” здесь осталось…

— Они хотят жить, — говорю просто и хрипло от нахлынувших чувств, — Мы выйдем на рассвете… и ты пропустишь. А дальше поступай по своему разумению. Но наша дорога будет длинная и ненастная… позволь хоть что-то взять с собой нужное.

— Ты будто не дочь короля, а дочь торговца. Ой, да пусть берут что захотят, — машет рукой, неожиданно развеселившись, Одд, — Это будет даже любопытно — посмотреть на северянок в каменьях. Я-то знаю, чем всё закончится… Вы, бабы, и дня не сможете прожить без мужской защиты. И сами попроситесь в услужение моим самым последним воинам. О да… — хохочет еще громче, уже предвкушая унижение каждой из жен ярлов, — Но не вздумайте обмануть. Переодеть кого или повозки взять… только то, что в руках вынесут.

— Твое благородство подобно богам, — говорю пресекшимся на середине фразы голосом.

— До рассвета, Рассветная, — в его голосе и торжество, и улыбка.

Я не улыбаюсь, когда спускаюсь во двор.

Я только собираю всех, кто способен мыслить, и даю четкие указания. Не имеющие двойного толкования… Женщины напуганы. Мужчины — из тех, кто еще способен слышать и воспринимать — хмурятся. Дети не понимают ничего.

На нескольких лицах я вижу надежду, на чьих-то — негодование. Пусть…

И даже глупость одной из богатых торговок, которая заявляет, что ей не по нраву будет взять на себя простого и давно немытого слугу, встречаю лишь взглядом. Но таким, что она замолкает и делает шаг назад.

Я же вернулась к Ворону…

К рассвету Эгилю становится хуже.