Мой Дагестан

Поэзия не в том, совсем не в том, что свет
Поэзией зовет. Она в моем наследстве.
Чем я богаче им, тем больше я поэт.

В устах Гамзатова характеристика, которую он дал отцу: «Мой отец был простым работником, в нем жили все привычки и все качества нашего парода, и он с достоинством носил их в себе», звучит аттестацией народного характера вообще. Уроки отца (один из них: «Твой стиль, твоя манера, то есть твои нрав и характер, должны стоять в стихах на втором месте. На первое же место нужно поставить прав и характер своего парода»), письмо-завещание Шамиля («Мои горцы! Любите свои голые, дикие скалы…»), мудрость Абуталиба — все это означает не только возвращение «на круги своя», по и нечто более значительное: общение с учителями, обретение надежных ориентиров, выбор опорных координат, гарантирующих жизнестойкость, существенность личности и слова художника. Тот камертон, по которому настраивается авторское отношение к жизни, тот заветный родник, который поддерживает силы так же, как поддержал когда-то больного Гамзата Цадасу глоток воды из колодца в ущелье Буцраб (родник, Родина — однокоренные, точнее — односмысловые слова).

В детстве отец наказал маленького Расула за ложь, невинную, но — ложь. И тот урок — «на свете нет ничего страшнее лжи» — Гамзатов пронес через годы. В его обращении к читателю зеркально отразилось былое наставление отца: «Если же ты обнаружишь хотя бы крупицу лжи, не медли, выбрось всю книгу целиком — она никуда не годится». Как отразилось оно и в известном восьмистишии о трех поэтах, один из которых только ругал мир, другой только хвалил» но прав оказался только третий: «все то, что плохо, он назвал плохим» а что прекрасно, он назвал прекрасным».

Подробные, яркие воспоминания об отце предшествуют рассказам «День, проведенный с Абуталибом» и «Новая квартира Абуталиба». Житейская достоверность, неоспоримая характерность — этого не отпять у Абуталиба. Но перед нами не индивидуализированный характер, а скорее метафоризированный герой или, как сказано в «Гамбургской драматургии» Г. Лессинга, «скорее олицетворенная идея характера, чем охарактеризованная личность». Обобщенно-типическая материализация народных представлений о жизни, эмблемное выражение сущности народного духа. Гамзатов, создавая образ Абуталиба» нс скрывает, что многое дала ему колоритная фигура лакского певца Абуталиба Гафурова. Но некоторые склонны переоценивать влияние прототипа на персонаж, настаивая на знаке равенства между Абуталибом Гафуровым и гамзатовским Абуталибом. С подобной ситуацией столкнулся и Э. Капиев. Художнику Н. Лакову, который оформлял «Поэта», он в 1941 году писал: «Сулейман не должен быть с портретным сходством — ты угробишь идею всей книги. Наш герой должен быть в типе Стальского — почти Стальский, но выразительней» гораздо острей и колоритней, чем Сулейман. Ты понимаешь, — это должен быть обобщающий образ народного певца (человека из народа» сына Кавказа), который (дай бог нам силы!) должен войти в литературу, как Кола Брюньон или Дон-Кихот». «Обобщающий образ народного певца» — это сказано и об Абуталибе Гамзатова.

Обнаруживая в конкретных человеческих судьбах первооснову национальной жизни, Гамзатов далек от абсолютизации ее исключительности. Он видит правду на путях познания диалектики единичного и всеобщего. Чувство национальной гордости наполняется иным, безмерно более значительным смыслом, выходя на простор интернациональной общности. Неприкосновенность первозданного — иллюзия, химера; пафос интернационализма — реальная сила, властное требование времени. Мысль о несостоятельности национального отчуждения красной нитью проходит через «Мой Дагестан».