Мой далекий берег [СИ]

Двери (словно нарочно оставленные незапертыми!) хлопнули, отсекли крики преследователей и толпы, и заглушающий их грохот града и рычание грома; в щели ставен, закрывающих узкие окна, сверкали нестрашные теперь молнии, и тепло светилась посреди нижней залы резная прялка, жужжало, перематываясь впустую, веретено. Обломав ногти, заложила Сольвега засовы и сползла по косяку.

— Отойди, — посоветовал Андрей. Конечно, в двери толщины три пальца и оковка медная, но если начнут бить с близкого расстояния — острия повылезут.

Сольвега отползла на коленях. Сам же он снял с плеча обеспамятевшего Сашку, устраивая рядом с прялкой — где казалось безопаснее. Расстегнул ему рубаху на груди, прижался ухом, слушая сердце.

— Жив! У меня от града шишка на темени, — пожаловался он, подкладывая Сашке под голову свернутую куртку. Разрезал на нем рукав, примерился вырвать застрявшую возле локтя стрелу. — И плечо крутит.

— У меня тоже, — хрипло отозвалась Сольвега. — Это из-за обряда. Не трожь! Наконечник с колючками.

— Тогда вперед протолкну.

— Он в кости засел.

— Так сделай что-нибудь! Ты ж ведьма!

Сольвега хрипло рассмеялась, тылом ладони стерла кровь с прокушенной губы:

— Смеешься… в чужой вотчине — сплетения творить…

Андрей плеснул в ладонь воды из баклажки; буркнул, обмывая рану вокруг древка:

— А я думал… Ты ж мертвого поднять смогла…

— Мы в доме Старой Луны!

— То-то местечко знакомое.

Сольвега закусила колечко волос: точь-в-точь математичка, требующая теорему с оболтуса, пол суток проигравшего в футбол.

— Она не просто ведьма! Она ипостась Берегини!

— Все, понял. Колдовать в чужом доме неприлично, — остатки воды Андрей по капле влил Сашке в рот и отер испарину с его лица. Достав нож, приложил клинок плоской стороной ко лбу Сольвеги, туда, куда пришелся удар кошелька. Ведьма толкнула пограничника острым локтем. Отобрала нож. Наклонилась над Сашкой, обломала древко стрелы; прикусив губу, зажмурилась. Нацелила на рану острие ножа:

— Железо к железу…

Андрей сел, открыв рот, схватился за плечо, глядя, как черный разрыв на Сашкиной руке медленно вспухает, ходит краями, и в нем ворочается, будто червяк под пальцами рыбака, черное зубчатое жало, не желая выходить и не умея остаться. Выскакивает, наконец, прилипает к ножу — и со стуком падает.

Бросив нож, Сольвега заткнула подол за пояс с не пригодившимся мечом и стала рвать листву нижней юбки, помогая себе зубами: и лен, и нитки, ее скреплявшие, были прочными. Андрей, перехватив угол ткани, откромсал ножом. Сольвега благодарно кивнула:

— Перевяжи.

— А ты?

— А я за Сёрен. Если она здесь.

— А должна?

Сольвега бежала, как в страшном сне. За то время, что она не приходила, пространства дома как будто разрослись: переплетались, словно узловатые сучья, путались комнаты и коридоры, кладовые и погреба; змеясь, вырастали лестницы, возносились к небу потолки, и ведьма обречена была бежать в их гулкой пустоте до конца времен. Потом Сольвега подумала, что, возможно, сам дом не вырос, а просто внутри изменилось время, и потому оказывается длиннее путь от двери к двери, и реже вспыхивают молнии за высокими окнами. Впрочем, она видела в темноте.

— Сёрен! — задыхаясь, с колотящимся сердцем позвала она несколько раз. — Сере-ен!!

Горохом заскакало между стенами эхо.

Сольвега рванула на себя двери чердака, и Сёрен пала ей на грудь, живая и целая, заливая слезами, по-детски всхлипывая, судорожно глотая слезы и вытирая кулаками глаза:

— Я хожу-хожу… а тут никого. Пусто. Страшно. Забери меня отсюда!

— Пойдем, пойдем, девочка, — Сольвега обняла ее, точно заслоняя собой от беды, повела к лестнице, уже надеясь, что все обойдется, сложится…

Хриплый смех Старой Луны осек ее на полушаге.

— Куда! — окрикнула старуха властно.

— Зеркало с тобой? — спросила Сольвега Сёрен хриплым шепотом. — Давай и беги, не оглядывайся.

Луна на Ущербе безумно хохотала, стоя наверху лестницы. Ее тяжелая, будто пивной котел, голова тряслась в такт этому смеху.

— Возьми и отвяжись!! — с гневом отчаянья Сольвега выставила перед собой зеркало. Точно надеялась, что Луна устрашится своего отражения. Блеснуло в полутьме ясное стекло.

Старуха поймала зеркало, оцарапав ведьме большой палец, покрутила, фыркая и пыхтя, как опытная старая ежиха, которой пробуют подсунуть дохлую мышь вместо живой. Кончиком заскорузлого пальца огладила серебряные вишенные цветы.

— Новое стекло…

Сольвега в растерянности оглянулась. Сёрен, которая и не думала убегать, потупилась, башмаком поскребла ступеньку. За стенами дома глухо заворочался гром и в лад ему тяжелым ударило в двери.

— Ушел Ястреб, — радостно сообщила старуха ни с того, ни с сего. — Хрен теперь догонишь. А Сашка кровью истечет.

Сёрен ахнула. Рванулась по ступенькам. Но была поймана не по-старчески сильной рукой:

— Куда! Тебя мне вместе с зеркальцем продали.

— Что?

— То, — Старая Луна обернулась к Сольвеге. — Не сказала еще? Побоялась? И верно… Знай девчонка заранее — в жизнь бы сюда не явилась. Ну, что ты ей наплела?

Сольвега заполыхала щеками, лбом и подбородком:

— Что покупателя нашла. На зеркало.