Мой дед Лев Троцкий и его семья

31 июля 1951 г. Получили переданное мне Борисом Николаевским письмо одной Ди-Пи с запиской, которая меня очень обеспокоила. Она пишет мне об Ане ([первой] жене Левика, оставшейся в Москве с сыном). Жутко мне было от сознания, что мы жили в полном неведении об ее судьбе. Через несколько дней, успокоившись, я вернулась к письму, чтобы прочесть его более внимательно и открыла в нем с полной очевидностью неправду. Во всяком случае, в той его части, где оно излагает, точнее, «сочиняет» первый арест Ани непосредственно после нашей высылки. Ей, очевидно, было неизвестно, что мы переписывались с Аней, главным образом, Левик, переписка их оборвалась по личным причинам. Но Аня с сыном и Сережей жили вместе, и мы были осведомлены о положении Ани через Сережу, с которым переписывались до его ареста в конце 1935 г.

Нам было также известно, что она вышла замуж, но не в ссылке, как Н.Р. (Ди-Пи) пишет, а в Москве. Она (Н.р.) также пишет, что познакомилась «с Анечкой и «Седовыми» в Алма-Ате». Это чистейшая ерунда. Общая обстановка нашего пребывания в Алма-Ате исключала какую бы то ни было возможность каких бы то ни было знакомств. Зачем ей понадобилась Алма-Ата? Мне абсолютно непонятно.

Дальше она пишет о «втором» аресте Ани в 1932 г. с ее мужем. Мальчик остался на попечении няни… Вы понимаете, Сара, что это означает. Автор письма встретился с Аней в тюрьме. Аня изменилась до неузнаваемости, первым вопросом ее был: «Где мой сын?» Она больна болезнью св. Витта, замучена допросами.

Из письма Н.Р. вытекает, что она была с Аней в более или менее близких отношениях. Во всяком случае, приняла большое участие в судьбе ее сына в период первый ее заключения и была арестована в тот день, как вывела Леленька из опасной квартиры и устроила под Москвой, а потом и дальше (не указывает места).

Председателю Верховного Совета СССР гражданину К. Ворошилову*

[февраль (?) 1956 г.]

В прессе идут широкие сообщения об освобождении заключенных из тюрем и лагерей. Некоторым из них, говорят, дано было разрешение вернуться на родину. В связи с этим прошу информировать меня о судьбе моего сына Сергея Седова, одно время проживавшего в Кремле.

Прошло двадцать лет с тех пор, как мы узнали, что Сергей был арестован. В течение всего этого времени прямого сообщения ни о его пребывании, ни о его судьбе я не имела; никаких сведений, кроме косвенных указаний, что Сергей был в ссылке в Новосибирске, затем на Воркуте, а оттуда был отвезен в направлении Москвы – с тех пор ничего больше.

Обращаюсь к Вам с этим запросом в слабой надежде, что мой сын остался в живых и, быть может, находится среди освобожденных после пересмотра его дела.

Надеюсь, что эта информация мне будет дана.

Наталья Седова

* Послать по почте или через посольство? Т. е. послать письмо в русское посольство? Или непосредственно в Москву? Или по двум направлениям? Какая гарантия, что оно будет получено? Сообщить мой адрес? Полагаю, что да.

Сарочка, простите, что затрудняю Вас. Сделайте несколько копий его, переведите на английский язык и оставьте у себя две его копии по-английски. Сегодня не могу написать Вам – напишу на днях. <…>

На машинке печатать некому, пришлите мне, пожалуйста, две-три копии по-русски.

Из письма Н.И. Седовой-Троцкой Л. Эстриной от 8 марта 1958 года:

Милая Лелечка, наконец пишу Вам – обнимаю Вас.

20 лет прошло, как он вне жизни, как она проходит без него, и это было возможно, возможно невозможное. Милый, милый мой мальчик, родненький, Левик, вижу тебя на Принкипо в темно-синем одеянии со светлыми пушистыми волосами на голове – жизнерадостным и таким далеким от того, что произошло с тобой. Как это могло случиться? Нет, нет и нет, 20 лет нет его. Левик, Левик!

Как мне хочется передать жизнь двух мальчиков, детство их всему миру, милых необычных мальчиков, так не похожих на других… И их гибель.

Из послесловия Н. Седовой к американскому изданию дневников Троцкого 1935 года и предисловию М. Шахтмана (июль 1958, не закончено и не опубликовано)

Страничка к дневнику

Мне вспоминается, как часто Ленин приводил слова известного русского писателя И.С. Тургенева о том, что жить после 50 лет не следует. Сам он, Ленин, не дожил и до этого срока[279]. <…> Как известно, Ленин, отдававший себе отчет в характере своей болезни, требовал «самоубийства». Л. Т. в предвидении возможности наступления «медленного умирания» оставляет за собой право определить самому срок своей смерти, М. ГЩахтман], оглушенный идеей самоубийства, резким ее контрастом с натурой Троцкого, озабоченный ею, придал ей значение, которого она не содержала.