[22/VIII 35 г.] [180]
Милая моя девочка!
Твое письмо вместе с огорчением по поводу событий с О.Э. принесло мне столько счастья, столько радости, что мне даже стыдно. Но я так люблю тебя, я так волновался, так тосковал по тебе, что ты не можешь себе представить всю мою радость, все мое счастье.
Я писал тебе с дороги о том, «как я жажду узнать, чем ты дышишь, что ты думаешь».
Милая моя Ресничка!
Будем исповедовать учение доктора Панглоса [181] .
Может быть, и правда – все к лучшему, может быть, наши невзгоды, преграды, стоящие на нашем пути, только дадут глубже почувствовать наше счастье.
Надо надеяться, что мы сумеем возвыситься над блестящим окончанием «Кандида».
Милая, дорогая Ресничка!
Я так тебя люблю, что мне хочется спеть тебе арию Мазепы.
Неужели мы скоро увидимся?! У меня хватило бы сил ползти до Москвы, чтобы увидеть тебя.
В письме, которое я не успел тебе отправить, оно в моих вещах, которые лежат в «Доме крестьянина», я писал тебе, что глупею вдали от тебя.
Поэтому не удивляйся моим письмам.
После двух часов перерыва продолжаю прозу.
Был [у] Заведующего учеб [ной] частью, взялся читать лекции по «деталям» и «узлам» в разных потоках, где с середины, где с конца. Ответ через три дня (по каким причинам – ты со свойственной тебе проницательностью догадываешься).
Обещают комнату.
На подготовку у меня будет семь дней (ну-ну!).
Чтобы преподавать детали, надо знать сопротивление материалов.
В общем, забавно.
Пишу уже с почты, надо спешить, алкоголик сидит без ботинок и ждет моего прихода.
Завтра обувная проблема будет улажена, описывать ее здесь очень длинно.
Крепко, крепко целую, моя милая Ресничка. Твой водочирикающий