Прости, что я задал тебе работу с «трудами», я в телеграмме написал так для краткости и имел в виду в основном книгу, а там что попадется.
…Ты интересовалась, как я устроился. Вот, например, живописное пробуждение вчера утром.
Я слышу какой-то шум, открываю глаза и вижу над собой какую-то свиную харю. Это был герой местного двора, довольно уже крупный поросенок – «сына». Я выгнал его, но он несколько раз вламывался ко мне, открывая своим грязным пятачком дверь. Но вообще здесь совсем неплохо. Не хуже, чем у Полины Константиновны.
Что касается поручений, которые я давал, – то наплюй на них – пока мне ничего не нужно. Когда окончательно обоснуюсь, тогда и видно будет.
Ты помнишь, что ты писала о шерстке, так я отвечаю тебе тем же.
Милая моя Ресничка, как хочется скорей увидеться с тобой, какое это должно быть счастье. Неужели правда, что мы скоро увидимся? Если случится еще что-нибудь, то я боюсь, что приду в такое состояние, что сложу оружие.
Я уже почти умею готовить пельмени. Приезжай ко мне – я тебя угощу пельменями, право приезжай.
Как ты любишь упрашивать: ну пожалуйста, ну пожалуйста, ну приезжай, моя лучистая, я буду ждать тебя.
Уже темно, пишу и ничего не вижу. Крепко целую тебя, пиши мне, пожалуйста, чаще, ну пожалуйста.
Надеюсь скоро обнять тебя.
Твой30/VIII 35 г. Красноярск, почта
От тебя опять 4-ро суток нет вестей (вчерашнее письмо не считаю, т. к. оно от 17/VIII).
Сегодня получил бандероль с книгой и журналом и письмо от Лели.
Письмо отправлено ею 22/VIII, а написано 20.
Письмо очень трогательное, хотя и не без уколов по твоему адресу. Последние, надо заметить, довольно метки. Она быстро схватилась за твою расчетливость – зная, что мне эта черта неприятна.
Впрочем, нельзя ее упрекнуть в желании сделать этим неприятность мне или тебе. Письмо очень искреннее и бесспорно свидетельствует о широкой душе его автора.
Я не буду перелагать его содержание, приедешь – прочтешь. У ней удивительно все-таки тяжело сложилась жизнь. Что она, бедная, будет делать одна в Воронеже?
Она написала одну фразу, которая особенно сильно дала почувствовать ее положение: «я буду одна и ко мне некому приехать».
Я так ясно представил себе, что было бы, если б ты отказалась ко мне приехать, и я остался бы здесь, обреченный на одиночество. Это было бы кошмаром! А она, бедная, находится в таком положении, и помочь ей совершенно невозможно.
Я буду писать ей, но не знаю, сколько в этом толку. Крепко тебя целую.
Пиши!