Мой дед Лев Троцкий и его семья

1 августа 1935 г.

Дорогие мои! Так я ничего и не получил от вас до сего времени, кроме единственной весточки с чеком мартовским на Торгсин. Но он еще так и гуляет, весьма вероятно, что в конце концов окажется просроченным, и я, вероятно, верну его вам. От сынишки я так письмеца и не получил. На ряд своих писем со старого места я имел извещения о доставке, не знаю, как будет здесь, быть может, все же я когда-либо дождусь от вас весточки о моем мальчонке. Такой большой чек вы мне зря послали, лучше бы его минимум рассрочить приемов на 10–15, с меня хватило бы и того, и лучше было бы. Здесь есть Торгсин. Если я все же после всяких странствий старый чек реализую, то поделюсь с бабушкой, которая сейчас, оказывается, не здесь, как я думал, а в районе Увате. Здоровье мое понемногу поправляется, а вообще-то я здесь – совершенно неожиданно – на 5 лет. Начинаю новую полосу после того, как был на путях стариков Лафаргов [159] и чуть не оказался вместе с нашей Зинушкой. Привет горячий от меня и самые лучшие пожелания. Надеюсь, что Вы порадуете меня весточкой о Севике, его здоровье, учебе, шалостях. О фотографиях его так пока ничего и не знаю, очень тяжело. Обнимаю, целую мальчонку и всех вас.

Ваш П[латон]

Из книги Н. Иоффе «Время назад»

С Александрой Львовной Соколовской я была вместе на Колыме в 1936 году…Александра Львовна на память читала мне письмо, полученное ею от Льва Давыдовича после смерти Зины. Я запомнила первую фразу: «Дорогой друг, я не могу понять, почему судьба так ужасно наказывает нас».

«Дорогой друг» в этом случае не было формой обращения, она действительно была для него дорогим другом в течение всей его жизни.

Несмотря на всю ее простоту и человечность, Александра Львовна представляется мне фигурой из какой-то древнегреческой трагедии. Имея за плечами 40 лет партийного стажа, царскую тюрьму и царскую ссылку, оказаться в лагере с клеймом «враг народа»…

Когда я уезжала из Магадана на трассу, прощаясь, она говорила мне: «Если ты когда-нибудь прочтешь или услышишь, что я признала себя виноватой, – не верь этому».

Из книги Л.Д. Троцкого «Дневники и письма»

29 сентября [1935 г.]

Вот уже десять дней, как я в госпитале в Осло… Почти двадцать лет тому назад, улегшись на кровать в мадридской тюрьме, я спрашивал себя с изумлением: почему я оказался здесь? и неудержимо смеялся… пока не заснул. И сейчас я спрашиваю себя подчас с изумлением: каким образом я оказался в больнице в Осло? Так уж вышло…

Из письма Л.Л. Седова Н.И. Седовой

16. IV [19]36 [г.]

Милая мамочка!

Получил твое письмо от 12.IV. Ты уже несколько раз поднимала вопрос о том, что П[апа] был по существу прав (в том числе и в своем резком письме Д. [160] и пр.).

Я отмалчивался, хотя и хотелось тебе написать, что не хотел тебя, мамочка, огорчать. Но я, мамочка, с тобой, к сожалению, совсем, совсем не согласен. Наоборот, мне кажется, что все Папины недостатки с возрастом не смягчаются, а, видимо, в связи с изоляцией, болезнью, трудными условиями – трудными беспримерно – углубляются. Его нетерпимость, горячность, дергание, даже грубость и желание оскорбить, задеть, уничтожить – усиливаются. Причем это не только «личное», а прямо какой-то «метод», и вряд ли хороший метод в организационной работе. Что делать? Ничего, терпеть, если можно так сказать. Ибо основное не в этом, это пустяки по сравнению с основным, с тем, чем является Папа не только для меня, конечно…