Мой дедушка – частный детектив

Тело отца в постели было исхудавшим, с присоединенными к нему трубками, но голос звучал тверже, чем обычно, – наверное, под действием обезболивающих.

Каэдэ попыталась было объяснить, что ей нужно лишь одно – чтобы отцу стало легче, но потом у нее мелькнула мысль, что это продлит ему жизнь хотя бы до дня ее рождения, и она смело попросила подарить ей брендовый клетчатый шарф.

Ответив, что подарит с удовольствием, отец так посмотрел на Каэдэ, сидящую у его изголовья, будто принял некое решение.

– И еще: есть то, о чем я обязательно должен рассказать тебе прямо сейчас. – Отец сильно закашлялся, потом продолжал: – О твоей матери, которая, как ты привыкла считать, умерла от болезни. Известие ляжет на твои плечи тяжким бременем, но вечно скрывать правду от тебя не годится. Потому что рано или поздно она все равно дойдет до твоих ушей в том или ином виде.

И отец начал рассказывать ей о событиях, произошедших с того момента, как между ним и ее матерью зародились чувства. Они познакомились, когда он был пациентом, а она – медсестрой онкологической палаты. По-видимому, деду их будущее не внушало ничего, кроме пессимизма, и он яростно сопротивлялся их браку.

А потом…

В день свадьбы навязчивый поклонник ударил маму ножом. Этого сбежавшего преступника так и не поймали.

Когда мама на минутку пришла в себя в палате интенсивной терапии, одними губами, не издавая ни звука, она выговорила: «Ребенок».

И еще…

Пока мама была жива, дедушка каждый день совершал охякудомаири божеству-хранителю Химонъя.

Дождавшись, когда перестанут литься слезы, Каэдэ спросила:

– «Охякудомаири» – что это?

– Молитва о помощи, обращенная к божеству сто раз. Тесть, то есть твой дедушка, скрывал это, но, видимо, его заметили живущие по соседству люди.

Каэдэ, в то время ученицу средних классов, изумило то, что ее логически мыслящий дед обращался за помощью к божеству. И оттого его поступок вызывал мучительное чувство жалости.

«Но это значит, что…» – Досада понемногу закипала, и поэтому у нее невольно вырвался вопрос, задавать который не следовало. Вспоминая об этом сейчас, Каэдэ понимала, что, наверное, вдруг напустилась на деда, чтобы отвлечь отца от болезни.

– А почему дедушке дорога одна только мама? Почему он вообще не навещает тебя, папа? – от собственных слов ее негодование усилилось, плечи под школьной формой задрожали. – Потому что ты ему не родной? Потому что он был против вашего брака? Или… – останавливаться она не стала. – Или потому, что уже сдался? И ему страшно смотреть, как ты исхудал?

– Перестань, Каэдэ, – так громко, как при этом упреке, сегодня отцовский голос еще ни разу не звучал. – Я категорически запрещаю тебе говорить дурно о дедушке. На этом рассказу конец.

– Нет…

– Я немного устал, мне бы вздремнуть. Шарф я попрошу купить дедушку. Разумеется, я оплачу…

– Не нужен мне никакой шарф!

Каэдэ вылетела из палаты.

Тем вечером дед вернулся домой поздно, когда уже кончился дождь. Как по сигналу, Каэдэ выплеснула на него гнев еще в дверях:

– Дедушка, это ужасно!

– Что такое? Что стряслось?

– Почему ты не бываешь у папы? Да, понимаю: ты директор школы, поэтому занят. Но все равно это ужасно! Может, для тебя он и чужой, а для меня – мой единственный папа. А времени уже нет… времени уже нет!

Ошеломленный дед так и остался стоять, застыв в дверях. Не оглядываясь, Каэдэ взбежала по лестнице на второй этаж и повалилась в стол лицом. Так она повысила голос на обожаемого дедушку в первый раз.

А через несколько дней…

Врач сообщил, что до кризиса осталось два-три дня. Наступил вечер, слезы уже давно иссякли.

Видеть деда Каэдэ почему-то не хотелось, поэтому из школы она нарочно пошла не привычным, а длинным путем. По левую сторону некрутого склона, по которому она поднималась, стояло здание местной пожарной части. По правую выстроились в ряд жилые дома стародавней постройки, потом слева показались деревья с пышной густой листвой, разросшиеся вокруг святилища Хатимана. И вид, и атмосфера были такими, словно с давних пор ход времени здесь остановился.

Каэдэ помнила, как в детстве несколько раз ходила по этому склону за руку с отцом, и теперь пейзаж из настоящего выглядел почти так же, как в прошлом, словно был скопирован из ее воспоминаний.

Если что изменилось, так только ее глаза оказались чуть выше над землей, и…

«Папы рядом нет».

На вершине холма деревья вдруг расступились, как распахнутые ворота, у прохода стоял каменный столб с высеченной надписью «Удзикодзю» – «синтоистская община храма». Ей покровительствовало местное божество-хранитель.

Случайно бросив взгляд в сторону территории храма… Каэдэ увидела там деда. Одетый в несвежую рубашку, он ходил туда-сюда между воротами-тории и молитвенным залом-хайдэн уже явно множество раз и продолжал ходить, исступленно печатая шаг по замощенному камнем двору. Этой походкой человека, доведенного до отчаяния, он выражал возмущение абсурдностью мира и собственной беспомощностью.