Мой дедушка - застрелил Берию

...Ну что сказать? Сегодня всяк горазд
издать роман или хотя бы повесть.
Пиши, что хочешь — про войну, про совесть,
про то, что ты — поэт иль педераст.
Отныне всем позволено — всё сметь,
при том нигде не кланяясь кому-то.
Не издают? Купи себе компьютер
и подключайся в мировую Сеть!
И, как детишек, у которых нет
своей семьи, отвозят в интернаты,
так все стихи и прозу — без преграды!
берет к себе под крышу Интернет.
Открой любой литературный сайт,
и в тот же миг столкнешься с суперменом:
стреляет первым, мыслит современно,
широкоплеч, накачан и носат.
Одна беда: души нет — и на грамм!
И мир вокруг — условно-виртуальный...
(...Увы, но то же — даже в той, нормальной,
литературе отворится нам.)
Романов — море! (Хоть пихай их в печь.)
Начнешь читать — а там одни злодеи!
Героев — нет, поскольку нет — идеи,
ради которой можно в землю лечь.
Твердят вокруг: тут трудно угадать,
большое — видится на расстояньи!
(Словно герой — гуляет в ресторане,
и его надо малость подождать.)
Но нет, друзья, тут сколько ни шали,
а всё ж герои завтрашних романов
придут к нам вовсе не из ресторанов,
а из боёв за Грозный и Шали.
Режимов много, Родина — одна,
о том писали Тютчев, Достоевский
и те, кто после слыл антисоветским
от Кублановского и до Бородина...

Впрочем, перечитав написанное, я подумал, что оно попахивает откровенным постмодернизмом, а постмодернизм хотя и таит в себе некоторые довольно любопытные в формальном отношении приемы, весьма трудно при том совмещается с понятием героического, чему мешает его склонность к пародированию (а значит, и снижению) тем и образов и «высокого» звучания. Хотя в то же самое время — разве не постмодернистична сама наша сегодняшняя эпоха, постоянно отсылающая нас к чему-то уже бывшему в истории? Сердце постмодернизма — аллюзия, реминисценция, поэтическая реплика. Их использование определенно вызывает у читателя известный синдром того, что описываемое уже однажды было, уже происходило в каком-то невоспроизводимом отчетливо прошлом. Это провоцирует в его сознании некую стертость, заниженность созданной реальности, которая воспринимается уже не сама по себе, а всего лишь как отпечаток какого-то прежнего, полузабытого оригинала. Таким образом тотальная аллюзорность стремится уничтожить в человеке понимание того, что все совершающееся и с ним, и в истории происходит впервые, в единственный раз — и потому личностный ответ миру тоже должен быть уникален и единственен. Стремясь погасить эту высокую адекватность человека бытию, аллюзионность оказывается дьявольской уловкой, склоняющей человека к попустительству всему низкому и разрушительному. «Оказывается, мол, что все уже так было — так есть — и так будет когда-нибудь потом, а моя воля бессильна что-либо изменить... Ну, а раз так, то гори оно все огнем...» Поистине иезуитский ход лукавого, заставляющий такое страшное явление как «духовное убийство» воспринимать всего лишь как категорию одного из литературных понятий..