Мой дядя Адриано

«Осталось всего семь дней до 14 сентября – даты, когда Рокко Барнаби[201] будет казнен в тюрьме Вирджинии за изнасилование и убийство (так говорят) своей бывшей подруги Сары Висновски. И с каждым днем, приближающим эту дату, я чувствую, что тоже умираю. Однако, как ни странно, больше всего меня пугает не электрический стул или смертельная инъекция, а правые и левые, республиканцы и демократы, те, кто производит корм, сводящий с ума коров, трансгенные продукты, те, чья цель – заработать состояние не пошевелив и пальцем; какая разница, если четырнадцатого числа в девять вечера они убьют тридцатитрехлетнего мужчину… Он будет казнен – так говорят те, кто жаждет не правосудия, а власти, те, кто является настоящими палачами, такими как Джордж Буш и губернатор Вирджинии Джим Гилмор. Это они размахивают этим словом направо и налево – «казнен». Словом, которое, по моему мнению, нужно запретить. Даже Бог никогда не использовал его. Он – единственный истинно праведный. И вот я спрашиваю себя, почему преступник, который убил и сжег восьмилетнюю девочку[202], должен чувствовать угрызения совести, в отличие от государства-убийцы, которое превращает смерть в шоу, где в первом ряду – власть имущие, готовые нажиться на голосах, которые они получают после каждого такого шоу смерти? Конечно, можно понять гнев несчастной матери из Андрии, когда она говорит, что хочет собственными руками прикончить убийцу своей дочери. Даже если бы я не пошел на такое, я бы думал так же, боль, я знаю, неописуема. Но не на мести строится любовь в лучшем из миров и даже не на равнодушии правосудия, которое, как это часто случается сейчас, оставляет на свободе убийц, за свои преступления заслуживающих долгой изоляции от общества. Поэтому пожизненное заключение является не только наказанием, но и надеждой на искупление. Я считаю, что пока будут существовать такие люди, как Пиветти[203], сочетающие в себе две противоположности, когда, будучи верующим, можно одновременно выступать за смертную казнь, мир никогда не станет лучше. Смерть ведет только к увеличению числа смертей. И люди должны опасаться этого и не голосовать за палачей, которые под видом заботы о безопасности соотечественников приводят в исполнение смертные приговоры. Потому что именно рядом с этими палачами мы окажемся в компании педофилов и детоубийц».

Новое тысячелетие открывает обличительная речь Адриано против смертной казни, напечатанная в газете Corriere della Sera от 7 сентября 2000 года, что знаменует и все возрастающее внимание дяди к политическим вопросам. До выхода в эфир программы «125 миллионов ерундовин», чье «слишком вульгарное название» породило непрекращающиеся споры, остается еще целый год, но именно с этого времени критики будут называть дядю самым политическим из аполитичных. Однако он никогда не перестанет быть певцом.

Адриано: «Знаешь, Дарио[204], почему тогда с тобой случилось то, что случилось? Потому что тогда на RAI не было такого человека, как Роберто Дзаккариа. Если бы он там был, тебя бы не уволили».

Джорджо Габер запускает руку в волосы и цокает языком, на что Адриано отвечает: «Нет, я не собирался льстить президенту RAI. Нас четверых не было бы здесь, если бы Дзаккариа за нас не заступился. Он защищал не просто шоу, а свободу мысли. Спасибо, Дзаккариа, я горжусь тобой».

Этой фразой Адриано бьет по больному и невольно предвосхищает тему, которая окажется в центре политических коллизий с 2002 года – тему свободной критики в адрес человека, который 11 июня во второй раз станет премьер-министром. Президентство Дзаккариа продлилось недолго, потому что в 2001 году политическая ситуация в Италии радикально изменилась, что повлекло за собой перестановки даже в составе верхушки RAI. Выборы 2001 года полностью перекроили политический сценарий Италии. Началась вторая эпоха правления Берлускони. После этого сетку вещания RAI формировала политика. В 1994 году Берлускони не хватило опыта, но теперь глава правительства не собирался сидеть сложа руки и терпеть сатирические передачи, проходящиеся по нему и другим членам его правительства. И вот мы плавно перемещаемся к 18 апреля 2002 года, когда премьер-министр произнес речь, которая войдет в историю как «болгарский эдикт»: «То, что этот Бьяджи, и, как зовут другого?.. Санторо, и еще… Луттацци сделали из общественного телевидения, существующего на деньги налогоплательщиков, – это настоящее преступление. И я считаю, что новое руководство просто обязано не допустить такого впредь».

По мнению онлайн-энциклопедии Треккани (www. treccani.it), название подобралось исключительно удачное, так как на журналистском жаргоне слово «болгарский», помимо указания места, где была произнесена речь, намекает на полное попрание демократии, как случилось в Болгарии во времена железного занавеса.