Мой дядя - чиновник

— Послушай, племянник, взгляни-ка, на месте ли рекомендательное письмо к нашему двоюродному брату, которое мы положили в сундук.

Так сказал мне дядя, вспомнив вдруг, что мы уже у цели нашего путешествия, и забыв на миг восторги, вызванные в нём видом залитой солнцем Гаваны.

Я отправился в каюту, открыл баул, и сердце моё бешено забилось: письма не было на том месте, где я его видел накануне и во все предыдущие дни. Я переворошил всё тряпьё, вывернул наизнанку все чулки, карманы и рукава, но письма не нашёл. Наконец в дверях появился дядя, встревоженный моей задержкой. По беспорядочно разбросанной одежде и по той поспешности, с которой я её обшаривал, он догадался об ужасной новости раньше, чем я успел раскрыть рот.

Никогда ещё мне не приходилось видеть человека в столь глубоком отчаянии. Для начала он ударом ноги захлопнул крышку сундука (так дядя величал баул). Затем он швырнул на пол шляпу и стал топтать её, колотя себя кулаками по животу и крича, что я хуже любого вора, ибо украл будущее у честного человека, и что оказаться в Гаване без рекомендательного письма — значит дать приравнять себя ко всякому сброду, каждый божий день прибывающему сюда. Хорошо же мы будем выглядеть, уверяя, что наша фамилия Куэва и мы рекомендованы знатным мадридцем, сеньором маркизом Каса-Ветуста, но ничем не доказывая правоты своих слов!

Удары и крики были настолько громкими, что капитан и несколько матросов, услышав их, поспешили в нашу каюту, чтобы узнать, чем вызван подобный шум.

— Послушайте, что случилось? — спросил встревоженный капитан.

— Ничего! Вот только этот проныра оказался хуже всякого бандита, — ответил дядя, указывая на меня. — Он украл моё состояние, всё моё состояние!

Капитан, готовый поверить во что угодно, но только не в то, что дядя — обладатель состояния, которое стоило красть, уже более спокойно осведомился, что именно я натворил.

— Ничего особенного! Всего-навсего потерял рекомендательное письмо светлейшего маркиза Каса-Ветуста, сулившее мне самую лучшую должность на Кубе.

— Не убивайтесь так, сеньор, — утешил дядю капитан. — Поищите, пошарьте везде, — оно не могло исчезнуть с корабля. В карманах-то вы смотрели?

Мой дядюшка запустил руку в карман и вытащил сложенную пополам бумагу. Это было рекомендательное письмо!

При виде его дядя столь быстро и забавно перешёл от глубочайшего отчаяния к величайшей радости, что присутствовавшие не удержались и прыснули со смеху. Ничуть не смутившись, дядя сам присоединился к общему хору и разразился таким раскатистым хохотом, что глаза его увлажнились слезами истинной радости.

II В ПОИСКАХ ЦАРЕЙ-ВОЛХВОВ

В половине второго наше судно бросило якорь посредине бухты, и шлюпка доставила нас к деревянному домику, стоявшему в конце пристани. Войдя в него, мы увидели двух бородатых мужчин, одетых в синюю форменную одежду из грубой хлопчатобумажной ткани, на шляпах у них сверкали медные бляхи, а в руках они держали штуцера[3]. Мы поздоровались с бородачами, испытывая к ним уважение, граничившее со страхом. Они же, не обратив внимания на наши поклоны, выхватили у нас баул, разрезали стягивавшие его верёвки, подняли крышку, засунули руки поглубже и перевернули все наши пожитки, ощупали бельё и вытряхнули содержимое коробок, лежавших в сундуке. Покончив с этим, они проверили наши карманы и шляпы, а затем повелительным жестом дали нам понять, чтобы мы поскорее проваливали и не мешали работать. А ну, пошевеливайтесь!

Во время досмотра мы тряслись как в лихорадке. Когда он закончился и мы отошли от этой треклятой будки, дядя наклонился ко мне и с опаской прошептал на ухо:

— Племянник, будь у нас в сундуке хоть что-нибудь ценное, эти разбойники наверняка забрали бы всё себе.

В ту минуту я сам держался такого же мнения, но позднее узнал, что эти бравые парни со своей стороны тоже приняли нас за бандитов или — что не составляет существенной разницы — за контрабандистов и перетряхнули наш баул с целью обнаружить что-либо, подтверждающее их подозрения.

Взявшись за ручки баула, мы торопливо удалялись от злополучного домишка, как вдруг какой-то человек в шерстяной рубахе, бумазейных штанах и серой, надетой набекрень, шапке уставился на дядю, потом обнял его и воскликнул:

— Чёрт побери, Висенте! Ты что же, земляков не признаёшь?

Дяде не очень-то по душе пришлась фамильярность, с которой человек такого непривлекательного и жалкого вида обратился посреди улицы к особе, собиравшейся получить лучшую должность на Кубе; однако, скрыв свою досаду, он ответил на выразительное приветствие незнакомца.

Тот повернулся ко мне.

— Пресвятая Мария! — воскликнул он. — Да неужто это тот самый шнингалет? Быстро же вырос сорванец! Помнишь ты Доминго Техейро, паренёк?

Ещё бы мне не помнить! Едва он назвался, как я уже горячо обнимал земляка.