Мой дядя - чиновник

— А мои чемоданы? — растерянно осведомился граф.

— Об этом уж позабочусь я, дорогой ученик, — успокоил его дон Матео. — Тебе, — подчёркнуто громко добавил он, чтобы все слышали, как он разговаривает с графом на «ты», — тебе не следует сейчас думать об этом.

Дон Матео сделал знак, и к нему подскочили Доминго и Гонсалес. Бывший учитель шёпотом отдал приказание этим самым верным слугам и подчинённым сеньора графа, и приятели сняли с запяток экипажа несколько чемоданов.

Граф взял обитый кожей стул — один из многих, расставленных па пристани, — и предложил жене. Затем взял другой и сел сам лицом к спинке. Часть провожающих тоже уселась, остальные продолжали тесниться вокруг графской четы. Чуть поодаль стояла толпа рабочих, моряков и просто зевак, во все глаза смотревших на одетых в чёрное господ, которые казались им какими-то редкими животными.

У пристани покачивались на волнах штук двадцать привязанных одна к другой лодок; завидев Доминго и Гонсалеса с чемоданами, лодочники принялись наперебой предлагать им свои услуги. Наконец двое из них, те, что были посмелее, подбежали к Доминго и Гонсалесу и чуть ли пе силон втолкнули их вместе с чемоданами в одно из судёнышек.

Граф не отрывая глаз следил за чемоданами. Когда их опускали на дно шлюпки, раздался негромкий мелодичный звон.

— Ну и тяжелы! — заметил один из лодочников.

— Камни в них, что ли? полюбопытствовал другой.

— А может, свинец? — предположил третий.

— Мне бы хватило и половины тех камней и свинца, что в них лежит, — объявил первый, передвигая чемоданы и внимательно прислушиваясь к звуку, возникшему в их недрах.

— Ещё бы! Понял, в чём дело? — подхватил второй.

Один из лодочников, который до сих пор молчал и внимательно разглядывал Доминго, воскликнул:

— Ба! Да уж не Доминго ли Техейро этот парень?

— Он, клянусь святой Марией, или я совсем свихнулся! — подтвердил его товарищ.

Доминго отмалчивался, делая вид, будто речь идёт не о нём; меж тем шлюпка, подгоняемая ударами вёсел, удалялась от пристани. Один из лодочников, смешно гримасничая и сложив руки рупором, прокричал:

— Эй, хозяин! Ты, видно, и смотреть не хочешь на земляков, с тех пор как напялил на себя сюртук и сделался сеньором?

Его товарищи рассмеялись, кровь бросилась Доминго в лицо, но он остался глух к насмешкам. Шутки и хохот прекратились лишь тогда, когда лодка с чемоданами отплыла так далеко, что даже граф счёл бесполезным следить за нею.

День был прекрасный; небо — голубое, прозрачное, без единого облачка. Там, где солнечные лучи не встречали препятствий, было удушливо-жарко, однако под цинковые на весы на пристани бриз приносил приятную прохладу. Граф сидел на стуле, обитом грубой кожей, щуря глаза и с наслаждением созерцая красивый залив, зелёный у берегов и лазурный посредине, который, казалось, был усеян мириадами блёсток, весело игравших в лучах солнца.

Вдали высились громады фортов, воздвигнутых на скалах, поросших зелёной травой и кустарником; виднелось селение Каса-Бланка, дома которого лепились друг над другом по крутому склону холма; на воде тянулась длинная вереница шхун, чьи мачты и реи, казалось, сплетались в одну бесконечную плотную сеть. По заливу сновали баркасы, гружённые почти до самых бортов тюками табака, фруктами, бочками с сахаром. Шлюпки, подгоняемые ветром, надувшим белые паруса, разрезали водную гладь. Но взгляд дона Ковео был прикован не к ним, а к огромному кораблю, которому предстояло принять на борт графскую чету. Его тёмная громада величаво покачивалась посреди порта, из сдвоенной трубы уже вырывались огромные клубы дыма.

— Полагаю, что нам пора двигаться. Как ты считаешь, дорогой ученик? — любезным тоном осведомился дон Матео, прервав размышления графа.

— Как пожелает общество, — ответил, вставая, граф и подал руку Клотильде, от которой, толкаясь и наступая друг другу на ноги, по меньшей мере дюжина кавалеров добивалась улыбки или хотя бы слова.

Граф шагал по пристани, а сзади и по бокам, теснясь, семенили учтивые сеньоры, которым пришлось так долго ждать его прибытия. Портовые рабочие почтительно расступались, давая господам дорогу: на мгновение как вкопанные останавливались тачки, замирали на месте бочки и бочонки; с высоких палуб судов, с которых разгружали ящики, мешки и разные мелкие грузы, доносилось:

— Стой! Погодите! Дайте пройти сеньорам!

Как только граф и его свита проходили, всё вновь оживало и начинало двигаться, катиться или скользить по натёртым мылом наклонным сходням. Месиво из грязи, жира и сахара под ногами, падавшие почти отвесно лучи солнца, молчание спутников, тяжёлый запах, идущий от огромных груд съестных припасов, назойливый топот множества каблуков — всё это действовало графу на нервы. Когда же наконец его оставят в покое!