Мой дядя — чиновник

— Светлейший и всемилостивейший сеньор, мы, говоря по правде, пришли к вам с рекомендацией, в надежде, что вы подыщете нам здесь хорошее местечко, а мы, видит, бог, будем вам за это преблагодарны. Сеньор маркиз Каса-Ветуста дал нам это… это письмо, чтобы сообщить вам, что мы действительно ваши родственники, и заверить вас, что мы, говоря по правде, порядочные люди.

Но дядя не находил рекомендательного письма, о котором только что сказал дону Хенаро. Он выворачивал карманы, менялся в лицо, по лбу его крупными каплями катился пот, а письмо, проклятое письмо, всегда столь тщательно оберегаемое и всегда терявшееся в нужную минуту, так и не находилось.

— Не огорчайтесь, сеньор, успокойтесь, — произнёс дон Хенаро, сжалившись над муками моего дяди. — Посмотрите, не оно ли лежит под стулом, на котором вы сидели.

Действительно, под стулом валялся согнутый пополам лист бумаги — это и было рекомендательное письмо.

Дядя поднял его и вручил дону Хенаро. Тот пробежал глазами послание. Дойдя до середины, дон Хепаро стал явно любезнее: он указал нам на два стула и усадил нас рядом с собой.

— О, разумеется, разумеется! — воскликнул он, дочитав письмо. — Как только появится какое-нибудь вакантное место, считайте его своим. Я буду рад услужить сеньору маркизу: всем моим благополучием я обязан ему. А это письмо маркиз вручил вам собственноручно?

— Да, светлейший сеньор.

— Зовите меня просто дон Хенаро — пока мы одни, будем без чинов. Вот при посторонних не забывайте о титулах… не ради меня, конечно, а ради моего положения — оно обязывает. Мой пост… Он вам уже известен, не так ли?

— О да, сеньор.

Швейцар прервал нашу беседу с доном Хенаро, сделав ему знак, что какой-то посетитель желает поговорить с ним и ждёт в приёмной.

— Надеюсь, вы извините меня, сеньоры? Столько дел, что временами просто разрываешься на части.

Оборвав свою речь на полуслове, дон Хенаро вышел, а дядя, крепко хлопнув себя по губам, воскликнул:

— Подумать только! А я дрыхнул, как свинья, у кабинета такого доброго сеньора!

Дон Хенаро вернулся и повторил своё обещание подыскать нам хорошее место. Мы поняли, что пора убираться, и не замедлили это сделать.

Заметив, как любезен был с нами его начальник, швейцар, который так беспардонно отчитал дядю, решил нас задобрить; поэтому, когда мы проходили по приёмной, он, улыбаясь, остановил нас и принялся рассказывать дяде о городе и с самым серьёзным видом давать ему советы.

Я сел у входа в кабинет и, к удивлению своему, отчётливо расслышал слова дона Хенаро:

— Придумал же маркиз! Он, видно, считает, что ему достаточно сказать: «Посылаю тебе двоих, надо их устроить». Двоих сразу! Уж не кажется ли ему, что хорошие места валяются прямо на дороге, как булыжники? Почему он сам не подыскал им место до их приезда? Ведь он знает — это легче сделать там, чем здесь. Так нет, ему взбрело в голову взвалить мне на шею этих двух уродов — они, видите ли, мои родственнички. Проклятая родня! Только и знают — ныть да клянчить.

Затем дон Хенаро вышел из-за стола и встал так, что я увидел его отражение в стёклах великолепного книжного шкафа, набитого книгами и папками. Он взял стул, сел спиной к стене, засунул руки в карманы и устремил взор в потолок. Временами у него вырывались отдельные слова.

— Где же взять денег? — повторял он.

Вдруг дон Хенаро сильно стукнул себя по лбу и принялся так размахивать руками, словно сошёл с ума. Указывая на пол, он воскликнул:

— Вот где золотая жила!

И продолжал, как сумасшедший, говорить сам с собой:

— Итак, план готов! Сделаем этих двух идиотов старателями; как всё-таки хорошо, что к нам посылают сюда разных недоумков — они оказываются полезными, когда меньше всего ожидаешь!

Больше я не мог ни видеть, ни слушать дона Хенаро, так как дядя закончил разговор со швейцаром и мы вышли из канцелярии.

По дороге в «Льва Нации» мы встретили Доминго. Дядя так расписал ему оказанный нам приём и все обещания дона Хенаро, что доверчивый лодочник, засунув обе руки в свои глубокие карманы, широко раскрыл рот, выкатил глаза и удивлённо воскликнул:

— Ну и везёт же тебе, чёрт подери!

V. Удача приходит и в дождь

Позеленевшая от сырости стена соседнего дома, до которой можно было рукой дотянуться из окна нашего жилища; само это окно, даже в полдень пропускавшее в комнату лишь тусклый желтоватый и печальный свет, тесный треугольный немощёный дворик, в углах которого среди ломаной мебели и битых грязных бутылок росли поганки, мох, папоротник и вьющиеся растения с водянистыми стеблями и чахлыми бледно-зелёными листьями; тёмно-красная черепичная крыша, где по ночам бегали голодные тощие коты, чьи чёрные тени мрачно вырисовывались на тёмно-синем фоне звёздного неба; стены нашей каморки, покрытые бесчисленными слоями извёстки; две раскладные кровати, баул, сосновый стол, где лежали бритвенные принадлежности и красовалась свеча, воткнутая в горлышко бутылки, — таков был внутренний и внешний вид нашего убогого жилища.