Мой дядя — чиновник

Было утро, сыпал мелкий неторопливый дождик. Время от времени порывы ветра заносили изморось в комнату: в окне, защищавшем нас от непогоды, оставалось всего несколько кусков разбитого и пыльного стекла. Тончайшие, почти неосязаемые частицы влаги висели в воздухе, медленно оседая на вещах, на полу, стенах и потолке: к чему бы ни прикоснулась рука, она тотчас же становилась влажной. Таким было то печальное утро, когда мы проснулись без единого реала в кармане.

Дядя, сидя на краю кровати, размышлял о том, как выйти из столь отчаянного положения. Я лежал в постели и притворялся спящим, дабы дядя имел полную возможность свободно принять наиболее выгодное, на его взгляд, решение.

Наконец он подошёл к моей кровати и начал сильно трясти её; однако проделай он эту операцию и с ещё большим рвением, всё равно ничего не изменилось бы — я твёрдо решил не шевелиться.

— Вот счастливая скотина! — сказал дядя и, переменив способ, которым надеялся разбудить меня, стал громко топать ногами и хлопать крышкой сундука.

Около полудня он принялся дёргать меня за руку, называя лодырем и бездельником и уверяя, что он уже позавтракал. Я прекрасно знал, каков был его завтрак, но поостерёгся возражать.

В эту минуту дверь открылась. Честно говоря, это нас удивило: уже давно ничья посторонняя рука не касалась её, и лишь мы печально переступали порог, входя и выходя из комнаты. В неожиданном посетителе мы признали швейцара из канцелярии дона Хенаро.

— Послушайте, сеньоры, — возвестил он. — Я принёс добрые вести. Дон Хенаро сегодня в отличном настроении и послал меня за вами. А пока всего хорошего. До встречи!

Дверь снова закрылась. Мой дядя несколько раз бегом пересёк комнату, отыскивая сюртук и шляпу. На него словно низошло внезапное откровение: он нёс голову легко и гордо, во взгляде сверкало ликование. Стукнув меня раза три по спине, дядя воскликнул:

— Племянник, сегодня у нас начинается новая жизнь. Одевайся, приведи в порядок платье, почисти ботинки…

— Но, дядя, куда же мы пойдём в такой ливень?.

— Верно: идёт дождь, а на экипаж денег нет. Но нам нужно попасть туда, хоть тресни.

И мы пошли.

Когда мы очутились в приёмной дона Хенаро, там не было ни души, — вероятно, по причине дождя.

— Проходите, дорогие родственники! — воскликнул дон Хенаро, несомненно предполагая, что мы задержались у входа в кабинет из вежливости или почтительности, а не потому, что просто ждали, когда вода стечёт с нашей промокшей одежды. — Отныне вы можете считать, что обещанное место за вами.

Дядя уже был готов простереться у ног своего благодетеля.

— Но…

Это «но» удержало дядю. Он широко раскрыл глаза.

— Пока вам не будут платить никакого жалованья: вы будете просто практикантами. Согласны? Так все начинают.

— Как вы великодушны, ваша милость…

— Ах, Висенте, — прервал дон Хенаро, — брось ты эти титулы, говори со мной на «ты», и будем друзьями: мы ведь двоюродные братья, не так ли? И давай помогать друг другу.

— А когда нам выходить на службу?

— Так, сегодня четверг… Значит, начнёте со следующей недели. В понедельник приходите сюда к десяти, а я сегодня же предупрежу своего привратника Хуана, и он покажет вам всё, что вы должны будете делать. Читать и писать умеете?

— Да, сеньор, — ответили мы.

— Хорошо. Больше ничего не нужно. А есть ли у вас опыт в чтении бумаг, написанных от руки?

— Видите ли, что касается этого, то, скажем честно, но ахти какой. Но не беспокойтесь: если потребуется, я за пару дней так поднаторею, что комар носа не подточит, — ответил мой дядя.

— Посмотрим, — изрёк дон Хенаро, вытаскивая из ящика письменного стола какой-то документ. — Посмотрим, что к чему… Сегодня у меня мало дел: для моих подчинённых дождь всегда отдых. И я могу уделить часок-другой своим друзьям. Это для меня большое счастье! А уж и другие дни я работаю как вол! Ну, почитаем?

Лицо моего дяди покрылось пятнами всех цветов радуги. Он медлил с чтением бумаги, сколько было возможно, но в конце концов ему пришлось прочесть её, и — нечего греха таить — сделал он это довольно плохо. Вслед за дядей бумагу взял я и — не боюсь сознаться в этом, так как моя откровенность никому не вскружит голову и никого не лишит славы скромника, кроме меня самого, — прочёл её так превосходно и правильно, что мне позавидовал сам дон Хенаро. Здесь уместно заметить, что в родной деревне я вместо с Доминго убил немало времени на проказы, но всё же извлёк из школьных занятий некоторую пользу. Этому не помешало даже то, что учителем у нас был некий дон Матео, по прозвищу «дон Дубина» — лучшего имени для него было не подобрать. Наш сельский священник, зная мою смекалку, часто повторял моим родителям:

— Жаль, что этот мальчишка такой шалопай: голова у него неплохая. Если бы его отправить в Америку, он там наверняка стал бы вице-королём.