Мой дядюшка Освальд

— Если ты сейчас возьмешь месяц отпуска, — спросил я, — то потом поедешь со мной в Америку?

— Хорошо.

— Тебе непременно понравится Рудольф Валентино.

— Сомневаюсь, — покачала головой она. — По-моему, я наигралась.

— Не может быть! — вскричал я. — Ты скорее умрешь!

— Секс — это еще не все.

— Господи, Ясмин, ты говоришь, как Бернард Шоу!

— Я, наверное, уйду в монастырь.

— Но сначала ты поедешь в Америку?

— Я же тебе сказала, что поеду, — раздраженно бросила она.

Уорсли вынул трубку изо рта и обратился ко мне:

— Мы уже собрали замечательную коллекцию, Корнелиус, поистине замечательную. Когда начнем продавать?

— Не будем торопиться, — возразил я. — Мне кажется, сначала нужно дождаться смерти гения, и только потом пускать его сперму в продажу.

— Почему?

— После смерти великие люди представляют больше интереса, чем при жизни. После смерти они становятся легендой.

— Возможно, вы правы, — кивнул Уорсли.

— В нашем списке полно древних стариков, — продолжал рассуждать я вслух. — Большинство из них долго не протянут. Готов поспорить, что лет через пять или десять от нашего списка не останется и половины.

— А кто займется продажей, когда придет время? — спросил Уорсли.

— Я, — сказал я.

— Думаете, у вас получится?

— Послушайте, когда мне было всего семнадцать, я без особых хлопот сумел продать пилюли с жуком французскому министру иностранных дел, дюжине послов и почти всем знаменитостям Парижа. А совсем недавно я успешно продал леди Викторию Ноттингем всем коронованным особам Европы за одним исключением.

— Это моя заслуга, — возмутилась Ясмин, — а не твоя.

— Ошибаешься, моя милая, — не согласился я. — Тебя купили только благодаря письму короля Георга, а это была моя идея. Так что у меня вряд ли возникнут проблемы при продаже спермы гениев кучке богатых дамочек, не так ли?

— Вероятно, так, — пожал плечами Уорсли.

— И кстати, раз на меня ложится коммерческая сторона дела, то я имею право на большую часть прибыли.

— Эй! — воскликнула Ясмин. — Прекрати немедленно, Освальд!

— Мы договорились, что все разделим поровну, — ощетинился Уорсли.

— Успокойтесь, — улыбнулся я, — я просто пошутил.

— Очень на это надеюсь, — нахмурилась Ясмин.

— На самом деле я думаю, что больше других должен получить Артур, ведь наше предприятие основано на его изобретении, — заметил я.

— Должен признать, что вы очень великодушны, Корнелиус, — просиял Уорсли.

— Сорок процентов изобретателю, и по тридцать Ясмин и мне, — предложил я. — Ты согласна, Ясмин?

— Не уверена, — ответила она. — Я работала как ломовая лошадь и хочу свою треть.

Вот только никто из них не знал, что я уже давно решил забрать львиную долю себе. Ясмин, в сущности, много не требуется. Она любит хорошо одеться, вкусно поесть, вот, пожалуй, и все. Что же касается старины Уорсли, то на его счет у меня возникали большие сомнения — дай ему много денег, и он не будет знать, как ими распорядиться. Трубочный табак — единственная роскошь, которую он себе позволял. А вот я — совсем другое дело. Тот стиль жизни, к которому я стремился, требовал огромного состояния. Я не выносил посредственное шампанское и даже самые мелкие неудобства. Я должен иметь все самое лучшее — подчеркиваю, самое лучшее — других вариантов для меня не существует.

Я все рассчитал: если я каждому дам по десять процентов, оставив себе восемьдесят, то они должны быть счастливы. Сначала они, конечно, будут кричать и топать ногами, но когда поймут, что ничего не поделаешь, то быстро успокоятся и с благодарностью примут и это. Разумеется, я мог добиться своего и заставить их принять мои условия только одним способом: я должен завладеть всеми сокровищами банка спермы, а затем перевезти в надежное и тайное место, где его никто не найдет. Это будет нетрудно. Как только мы с Ясмин вернемся из Америки, я найму фургон для перевозки, поеду в «Сумрачный скиталец», когда там никого не будет, и заберу наши бесценные сокровища.

Никаких проблем.

Кто-нибудь из вас, вероятно, думает, что я поступаю подло? Немного по-хамски?

Чушь, вот что я вам скажу. В этом мире вы ничего не добьетесь, если упустите свой шанс. Никто не думает о родных, и уж тем более о чужих.

— Так когда вы едете в Америку? — спросил Уорсли. Я достал свой ежедневник.

— Сейчас посмотрим. Через месяц будет пятнадцатое мая, суббота, — подсчитал я. — Тебя устроит, Ясмин?

— Пятнадцатое мая, — повторила она, вытаскивая свой ежедневник из сумочки. — Подходит, Значит, встречаемся здесь пятнадцатого мая, через четыре недели.

— И я заказываю каюты на «Мавритании» на ближайший день после этого.

— Прекрасно, — сказала Ясмин, записывая дату в ежедневник.

— А там возьмем за шиворот, или за что там еще, Генри Форда, Maркони, Рудольфа Валентино и всех прочих янки.

— Не забудьте про Александра Грэхема Белла, — напомнил Уорсли.

— Они все окажутся у нас в кармане, — пообещал я. — После отпуска наша девочка вновь ринется в бой с прежней энергией, вот увидите.

— Надеюсь, — сказала Ясмин. — Но мне действительно нужно отдохнуть.

— Куда ты поедешь?

— К своему дяде в Шотландию.

— Хороший дядя?

— Очень, — кивнула она. — Брат моего отца. Ловит лосося.