Мой дневник. 1919. Пути верных

Не обошлось и без столь необходимого при организациях русской эмиграции Дамского Комитета (З.Г. Гаусман, Е.А. Игнатьева, Т.В. Савина и А.А. Пресняков), взявшего на себя обеспечение бельем, платьями, устройством развлечений (елка) для эмигрантских детей и помощь в амбулатории офиса. Не удалось получить разрешения на создание типографии.

И, наконец, 21-го января 1946 г. удалось в том же г. Линдау создать школу для детей (священник К. Соловьев, А.А. Пресняков, К.А. Годило-Годлевская, Г.В. Месняев – теперь талантливый сотрудник нью-йоркской газеты «Россия»).

В центральном бюро офиса работали: Т.П. Гаусман (работал одновременно и в УНРРА, в 1949 г. скончался), профессора И.Д. Филиппов и С.Н. Кожин, Н.М. фон Лампе (начальница канцелярии), уже упомянутые мною В.М. Савин и И.М. Гармаш, П.В. Месняев, который, как старый и испытанный доброволец, начиная с шоферства за рулем автомобиля офиса, делал решительно «все», и Н.И. Преснякова. Машинистками последовательно были И.И. Дуброва и Е.В. Гаусман (однофамилица полковника Т.П.Г.) – им всем обязан офис и я тем, что нам в той пли иной мере удалось в острый переходный период помочь русской эмиграции найти себя и оглядеться для подготовки себя к дальнейшей борьбе за существование, в большинстве случаев «за океаном» – до переброски через который надо было дожить и… оградить себя от нежелательных посягательств со стороны «соотечественников», свободно распоряжавшихся в зонах оккупации Германии. Надо отдать справедливость французскому командованию, что оно, в противоположность командованию британскому и, в особенности, американскому, почти сразу обуздало вожделения советских комиссий и решительно не допускало у себя в зоне насильственных отправок «на родину». Как я уже упоминал, в этом вопросе большая заслуга принадлежала французской службы майору Ю.И. Рошу, французу, родившемуся в России и хорошо знавшему русскую действительность и лично, и по своей жене Вере Павловне – также русской.

Еще раз отмечу, что весь персонал офиса, который упомянут мною выше, работал бесплатно, и единственным вознаграждением его за труды были сначала бесплатные, а потом – удешевленные обеды и иногда – выдача мною продовольственных посылок. И это все!

Было бы ошибкой думать, что вся описанная мною вкратце работа офиса проходила без всякого противодействия со стороны тех, кто зорко наблюдал за нами и кто работой нашей, направленной к поддержке оставшейся беспомощной массы эмигрантов, обреченной на «возвращение на родину», конечно, должен был быть недовольным и обязан был ей противодействовать. Конечно, противодействие это сказывалось во всем, от доносов о том, что мы продаем наши удостоверения, которые составляли предмет страстного желания для эмиграции, по какой-то баснословной цене (читатели припомнят, что по поставленному мною принципу, удостоверения выдавались бесплатно), о том, что мы чуть не силою удерживаем эмиграцию от «добровольного» возвращения в СССР, и до оказания прямого противодействия офису в его работе.

Главная ценность удостоверении офиса, при кажущейся простоте их содержания, была в том, что составлялись они на основании документальных (!) данных, свидетельствовали о том, что данное лицо в офисе зарегистрировано, и в силу этого может рассчитывать на заступничество со стороны французских властей в нужную минуту. Иными словами – французские учреждения с этими удостоверениями считались – а это было главное, чего добивался каждый русский (и не только русский) эмигрант!

В какой-то степени спасали они своих владельцев даже и в дни ожесточенных преследований советскими комиссиями новых эмигрантов в г. Равенсбурге, Вангене и др., когда эти комиссии, явно нарушая свои «союзнические» права, врывались в частные квартиры, хватали людей прямо на улице и т. п.

Уже в самом начале работы офиса подполковник Гоазет, а потом и местный представитель УНРРА, г. Жербье, предупреждали меня об… осторожности в отношении меня лично… Конечно, это было с их стороны очень внимательно, но как было эту «осторожность» осуществлять? А потом пришло и более реальное – лакмусовой бумажкой в этом случае послужили три заключительные слова нашего официального наименования: «При военном губернаторстве». Уже летом 1945 г. один из советских военных, входивших в состав очередной комиссии, настойчиво и даже резко требовал от подполковника Гоазета уничтожения этих слов, якобы противоречащих союзным обязательствам Франции по отношению к СССР, и моего ареста. В этом направлении военный губернатор «кинул кость», и 22-го августа в офисе был произведен французами «обыск», и мне было предъявлено требование эти сакраментальные слова, включенные в данное нам разрешение на существование, уничтожить, что и было окончательно выполнено к концу октября! В этот день (тоже в качестве «кости») мне было рекомендовано лично в офис некоторое время не ходить. Работа в офисе временно затихла и только по моему настоятельному требованию продолжалась она без задержки в благотворительном отделе (самый офис), амбулатории, отделе розысков и в мастерских.