Мой дневник. 1919. Пути верных

Фету посвящает автор искренние и хорошие слова, восстанавливая в нашей памяти этого, все же не так близко нам знакомого поэта. Его он вспоминает добрым словом… Но искренняя оценка и даже, быть может, преклонение отдается им другому поэту, которого сам Г.В. Месняев рекомендует своим читателям как «Околдованного витязя» или как «Князя Серебряного». Это граф Алексей Константинович Толстой, прекрасную характеристику которого дает автор.

И правда же, Алексей Константинович Толстой ближе всех заслуживает ту характеристику, которую каждый из нас знает по тому периоду, когда «Князем Серебряным» увлекался каждый из нас. Чистый, благородный, храбрый, русский прежде всего – граф Алексей Толстой воплотил все эти качества в герое так памятного нам всем романа…

Ведь все мы читали и увлекались и поэзией и прозой графа А. Толстого. Баловень судьбы, носящий старое русское имя, красивый, близкий с детства друг Наследника Цесаревича Александра Николаевича, будущего Царя Освободителя Императора Александра II, граф Алексей Константинович мог сделать то, что называлось «блестящей карьерой». Любимец Царя («Любим калифом Иоанн»), человек, которого баловала много пережившая личного горя Государыня Императрица Мария Александровна, безотказная слушательница всех произведений поэта («К Твоим, Царица, я ногам несу и радость и печали…»). Толстой отказывается от того, что называется блеском жизни, и стремится остаться только поэтом («О отпусти меня калиф, дозволь дышать и петь на воле…»). И «калиф» – Император Александр понял своего друга и отказался видеть его министром и Императорского Двора и Народного Просвещения и… сделав его егермейстером, в сущности говоря, «отпустил его на волю»…

Г.В. Месняев любит Толстого. В своей статье он переживает вместе с автором трудности постановки первой пьесы из трилогии, созданной графом. Постановки «Смерть Иоанна Грозного». Еще больше переживает он предсмертную неудачу Толстого, который узнает, что следующая, вторая часть трилогии, «Царь Федор Иоаннович», несмотря на все «связи» Толстого, на сцене поставлена не будет… Похоже на то, что эта печальная уверенность сократила дни графа Толстого, который скончался на 57-м году жизни от быстро прогрессировавшей болезни сердца…

Толстой скончался в 1875 году. Он тогда не знал, что менее чем через четверть столетия его трилогия будет поставлена на сцене целиком и еще более увеличит обаяние его имени. Это уже нашему поколению стало известным, что постановка в Петербурге в «Суворинском» театре «Царя Федора Иоанновича», выдержит у холодной петербургской публики более ста рядовых спектаклей, и что роль Царя Федора Иоанновича создаст из небольшого актера Орленева большую артистическую величину, а Орленев, воплотившийся в исполняемую им роль, увековечит своеобразную натуру Царя!

Малый размер, который отводится газетой отзыву о вышедшей книге, заставляет меня отойти от статьи о графе Толстом и совсем не остановиться на его исключительно талантливой «кузьмыпрутковщине», с которой сказать можно так много.

Центральной статьей нового сборника надо считать, конечно, статью «Кадетские годы. 1902–1909». Это семилетний период, проведенный автором в стенах Орловского-Бахтина Кадетского корпуса. Много памяти, благодарности и любви сохранил Г.В. Месняев по отношению к родному корпусу. Много точности и справедливости в его оценках.

Я сам «кадет», и мой кадетский период кончился на том годе, с которого началось кадетство Г.В. Месняева. Многое, если даже не всё, так знакомо в точном изложении автором своих кадетских лет. Многое, если даже и не всё – совершенно одинаково и для Орловского-Бахтина Кадетского корпуса, расположенного в провинциальном городе в центре России, и для «моего» корпуса, которому судьба предоставила громадный меньшиковский дворец на севере страны. Но и в специально построенном на частные средства полковника Бахтина четырехэтажном доме в Орле и в залах старого дворца жизнь протекала совершенно одинаково, рознясь только в пустяках. Кто и когда установил это единство и как это удалось сделать при том условии, что кадетские корпуса пережили временное превращение в «Военные гимназии»– времен министерства Милютина, – сказать трудно. Но жизнь кадетских корпусов была едина. Даже до таких мелочей, как куплет «Звериады», посвященный (и притом совершенно несправедливо) деятельности кадетских экономов… Такое единство было бы понятным во время умного, ласкового и культурного руководства кадетскими корпусами Великого Князя Константина Константиновича, но если автор переживал это руководство все семь лет, то я лично знал это управление «кадетским миром» Великого Князя только два последних года моего пребывания в корпусе.