Мой дом, наш сад

А потом я вижу, как не моими руками, они остаются неподвижны, далеки от курка, а сам по себе, курок двигается. Это сделал Мордред, думаю. Я отвожу дробовик в сторону, но Моргана выкрикивает что-то над телом Кэя, наверное, то же самое заклинание, что использовала Гвиневра. И пуля делает крюк, вместо того, чтобы попасть в клумбу, куда направлено дуло ружья, она попадает в грудь Мордреда, проделывая там вторую дыру. Он падает мгновенно.

Я остаюсь неподвижной некоторое время, потом бросаю дробовик в ужасе от мысли, что это я его убила. Нет, дурочка, это Моргана, это сам Мордред, думаю я. Вот что сказал бы Галахад, если бы был жив.

- Ланселот! - шепчет Ниветта. Она вылезла и теперь похожа на какого-то вымокшего насквозь крохотного зверька.

Но он молчит, он не двигается. Капли дождя отмыли его зубы от крови, теперь они блестят белым. Гвиневра пыталась его спасти и тем самым чуть не убила Кэя. Я понимаю, что слез у меня не осталось, и единственная влага на щеках, это дождь.

- Кэй! - вдруг кричит Ниветта. Она бежит к Моргане.

- Я жив, - говорит Кэй слабо. - Только пить хочу.

- Ты ранен в живот. Тебе нельзя, - нежно шепчет Моргана. А Ниветта вдруг целует его в губы.

Я встаю и, как сомнамбула, бреду под дождем к пруду, к нашей последней гавани. Я прохожу мимо Мордреда. Смерть удивительным образом сделала его лицо еще прекраснее. Как и безумие. Бедный ублюдок, так сказал бы Ланселот.

Я босая, на мне только белье и вымокшая до нитки майка Ниветты. Но я не чувствую холода. Между клумб и цветочных кустов я бреду к темной воде пруда, и играю с мыслью о том, чтобы утопиться. Играть с этой мыслью не страшно и не больно, как с мыслями об убийстве кого-нибудь, например. Я просто стараюсь отвлечься.

Маленькое солнце в центре ключа негасимо дождем. Я улыбаюсь ему.

- Вот и все, что нас здесь держало, - говорю я. - Вот и все.

Теперь мы сами по себе. Я швыряю ключ так далеко в пруд, как только могу. А что если он обманул? И мы просто умрем здесь от голода и жажды, потому что не умеем переносить вещи из реального мира, или потому что он поставил барьер на это.

Воздух вокруг как будто начинает блестеть, и одновременно с тем, как проясняется небо, проясняется горизонт. Дымная завеса пустоты исчезает. Впереди лес. И я не знаю, большой он или нет.

Когда я возвращаюсь, Гвиневра и Моргана дерутся, сцепившись на траве. Солнце выходит из-за туч. Я раскидываю их в разные стороны, даже не подумав о заклинании.

- Мы должны держаться вместе, - говорю я. Ниветта сидит с Кэем.

- Из-за тебя, сука, - шипит Моргана, Гвиневра не обращает на нее внимания, старательно отряхивая юбку. Я переступаю через Ланселота у порога и иду собирать аптечку для Кэя и еду для нас всех. Ко мне присоединяется Гарет.

- Ты в порядке? - спрашиваю я.

- Да. Вроде. Брат только...

Он впервые на моей памяти называет Кэя братом.

- Ты права, - говорит Гарет. - Мы должны держаться вместе, Вивиана.

И он начинает помогать мне собирать лекарства. В больничном крыле все пахнет Галахадом, а вот Галахада уже нет. У меня не идет из головы то, что они останутся непогребенными.

- Помоги девочкам занести Кэя в дом, - говорю я Гарету. - Мы не можем идти, пока ему не станет хоть чуть-чуть лучше. Попробуем поколдовать.

Но я знаю, что Кэй умрет. Я уже это знаю. Кэй умрет сегодня ночью, а если нет, то в дороге. Я так сильно сжимаю ампулу с обезболивающим, что она лопается у меня в руках.

Мы кладем Кэя в гостиной, и Ниветта вытаскивает из него пулю.

Мы все только испортим, думаю я. Кэй очень бледный, и в бреду он шепчет что-то про "коней и других лошадей". Моргана нервно смеется. Даже при смерти Кэй остается ужасно милым. Мне страшно за него. Я боюсь, что сделаю что-то не так.

Мы садимся вокруг него, и я пытаюсь представить, что чувствовал Номер Девятнадцать, когда умер Номер Четыре. У Кэя дрожат губы, и у меня сердце сжимается от того, как ему плохо, как близок он к тому, чтобы тоже навсегда исчезнуть, вслед за Галахадом и Ланселотом, и Мордредом, конечно.

Наш Кэй, думаю я, мы тебя не отпустим.

Мы сидим вокруг него долго, очень долго. И мне кажется, что скоро все будет кончено. Но мы пытаемся до конца. Иногда кто-то встает, чтобы сменить ему повязку, и мы снова садимся вместе, снова сосредотачиваемся.

У нас есть одно желание, одно желание на всех - чтобы Кэй был жив. День заканчивается и наступает ночь. Кэй зовет в бреду то Моргану, то Ниветту, то меня. А потом он затихает, мокрый от пота, обескровленный.

Он умирает, думаю я, может он уже умер. Я виновата, я думала злые мысли, когда мы пытались вернуть его, я думала, не желая этого: умри, умри, умри. А может я этого и желала. И теперь Кэй мертв. Это конец. Мы больше не услышим его голоса, это момент потери. И я чувствую, как что-то поднимается изнутри меня и сливается с тем, что поднялось изнутри остальных. Какой-то невидимый мне свет озаряет нас теплом, а потом опускается вниз, входит в Кэя. И тот вдруг глубоко вдыхает, хотя я думала, что уже не вдохнет никогда.

Ниветта бросается проверить его повязку, и она сухая. Под ней ничего нет, никакой раны нет.