Мой дом, наш сад

Мордред смотрит на часы, приподняв их за цепочку.

- Только незапятнанный получит силу, - говорит он так тихо, что мне кажется, будто это слышу только я.

Мордред снова оборачивается к огню, а потом добавляет:

- Она не опасна до определенной стадии. Если в нужный момент отрезать ей доступ к нашим страхам и фантазиям, она зачахнет. Она ничего не может сделать.

Именно в этот момент огонь в камине гаснет, будто его мгновенно задул кто-то очень большой, кто наблюдал за нами все это время. Мордред стоит неподвижно, будто все еще наблюдает за несуществующим огнем. Мы с Морганой прижимаемся друг к другу, я от страха, она от возбуждения. Кэй сползает к нам, как и Ниветта. Чуть подумав, пару шагов вперед делает Гвиневра, а Гарет пулей слетает с кресла.

- Ребята!

- Отвали, Гарет! - говорит Моргана, когда он ее обнимает.

Я чувствую, что дрожу.

- Галахад! - зовет Моргана.

- Мордред прав, - говорит Галахад ласково. - Сохраняйте спокойствие. Все будет в...

Наверное, он хотел сказать "в порядке", но мне на ум приходит другое словосочетание, потому как именно в этот момент в окна начинают биться мертвые ласточки. Они оставляют пятна собственной крови на стекле, но не могут его разбить. Гвиневра кричит, и я протягиваю ей руку, за которую она тут же хватается.

Мы превращаемся в один большой, испуганный комок. Ласточки продолжают биться о стекла, так что окна становятся красными от крови с редкими сгустками налипших внутренностей. Ласточек вокруг даже не огромная стая, их целый рой, как насекомых. Я с легкостью представляю, как они застилают весь наш довольно просторный особняк, так что не остается ни клочка неба над нами. Они вьются, бьются, их голоса наполняют гостиную. Ласточки поют, кричат и трещат в пародии на свои живые голоса, однако она выходит атональной, неправильной, вызывающей внутренний трепет своей инаковостью.

- Сделайте что-нибудь! - говорит Гвиневра, но взрослые не двигаются. Впрочем, это не значит, что они ничего не делают. Окна полностью окрашиваются красным, однако остаются целыми.

Я думаю о том, что будет если этот птичий рой ворвется внутрь. Какая страшная смерть, думаю я, от кровопотери из маленьких ранок, заставляющей слабеть все сильнее с каждой секундой. Впрочем, меня утешает, что скорее мы все умрем от удушья, когда черно-красная армия ворвется внутрь. Гвиневра вцепилась в меня безо всякого такта, я чувствую ее хватку, сжимающую мои ребра, и мне даже становится тяжело дышать.

А потом, в один момент, все заканчивается. Будто дирижируя, Мордред хлопает в ладоши, а потом резко разводит руки. Тяжелые шторы тут же снова смыкаются, заглушая звуки ударов, но ничуть не утихомиривая крики мертвых ласточек. Свет мгновенно зажигается, и я вижу, почему Мордред так и не отвернулся от камина, даже когда огонь погас, почему он ни на секунду не отвел взгляда.

Над камином, там где бабочки сплетаются с цветами на наших белых обоях, выведенная детским, кривым, дурацким почерком, подведенная цветными карандашами чьей-то старательной рукой, красуется надпись: испугались темноты?

Точка под знаком вопроса большая и разрисована всеми цветами радуги, которые переходят в друг друга в ее зыбких, неровных границах. Кто-то явно старался нас удивить, использовав понятия ребенка о красивом. Так я нарисовала бы открытку маме лет в одиннадцать, если бы только мама у меня когда-нибудь была.

- Ланселот, Галахад, мы должны начать готовиться к ритуалу, - говорит Мордред так, будто на его глазах кто-то только что испортил обои, прихлопнув на них комара.

Удары ласточек о стекло не прекращаются.

Глава 4

Пока взрослые готовятся к ритуалу, вытаскивают кристаллы с чердака, чертят схемы и ругаются, Моргана задумчиво смотрит на меня, Ниветту, Кэя и, наконец, берет за руку меня.

- Быстрее!

- Эй! - говорит Кэй. - Куда вы?

- Расскажу потом, милый, - шепчет Моргана. - Если мы все уйдем, это будет подозрительнее. Мне нужен кто-то один. Быстро, Вивиана!

Я не чувствую особенных порывов вдохновения в сторону бунтарства Морганы, особенно если учитывать, что ласточки до сих пор пор бьются в окно, и я даже не знаю, расцвело ли, и голова у меня тяжелая, и больше всего на свете я хочу, наконец, поспать. Однако Моргана, если уж вбила себе в голову что-нибудь, никогда не отступит. Она тащит меня наверх, пока Ланселот расставляет кристаллы, а Галахад чертит на полу печати. Мордред сидит в кресле, закрыв глаза, выражение лица у него очень сосредоточенное, и я рада, что он не видит, как мы уходим.